Как только она уснула — ее дыхание стало легким, глубоким и ровным, — он осторожно выбрался из кровати, оделся и вышел из дому, чтобы посидеть на бетонных ступеньках. На лужайке росла только трава, а улица обезлюдела. Ренц провел пятерней по своим коротко подстриженным волосам и посмотрел на бледную, голубовато-белую луну в небе. Некоторое время спустя он включил линк, чтобы проверить — есть ли кто на связи.
И Паасикиви, и Торн отключились.
Линк Пауля оказался активен, но с отключенным видеопотоком. Пауль хранил молчание уже три с половиной часа — скорее всего, спал. Бодрствовал и оставался на связи только Маркес. Ренц решил посмотреть на мир с точки зрения Маркеса. Судя по всему, тот находился в баре. Ренц увеличил звук, и ему в уши ударила неприятная музыка в стиле кантри-поп.
— Привет, Маркес, — сказал он.
Изображение скакнуло, но быстро успокоилось.
— А! Ренц. Я вначале решил, что ты и в самом деле здесь. Это твоя улица?
Ренц оглядел пустую полосу асфальта, блочные дома и чахлые деревья. Лужайки, поросшие бизоньей травой, не нуждающейся в покосе. Его улица.
— Думаю, да, — сказал он, а потом повторил медленнее: — Думаю, да.
— Похоже, тут так же дерьмово, как и раньше.
— Жарче стало. И мошки больше.
Маркес рассмеялся. На самом деле Ренц был не совсем на крыльце своей халупы, в которой умирала Анна. И Маркес не был полностью в дешевом баре. Их соединял линк, создающий нереальное, интимное пространство и устранявший расстояние.
— Как там Анна? — спросил Маркес.
— С ней все в порядке. Я хочу сказать, ее иммунная система продолжает пожирать ее нервы, но во всем остальном…
— Звучит жестоко. Ты же не обвиняешь ее?
— Нет. Я сказал ей, что остаюсь, и пока так и будет. Просто меня уже тошнит от этого. От всего этого.
— Ага… ну извини. Тяжело, когда твоя баба болеет.
— Дело не только в этом. Меня тошнит от всего вокруг. И эта девчонка, которую мы убили. Мы же называем ее «пустышкой», словно она и не человек совсем. Из-за чего мы так?
— Из-за того, что у многих таких детишек есть мамочки, обвязывающие их чертовым динамитом. И ты это знаешь.
— Маркес, мы что, солдаты? Или, может быть, полицейские? Какого дьявола мы творим?
— Мы делаем то, что должно быть сделано. Не это тебя гложет, и ты сам это понимаешь.
Это было правдой, но Ренц пропустил слова Маркеса мимо ушей.
— Я занимаюсь этим уже слишком много лет, — произнес он. — И похоже, сгораю. Когда мы только начинали, каждая операция казалась приключением от начала и до конца. Понимаешь, в половине случаев я даже не знал, ради чего мы делаем то, что делаем. Просто знал, что надо. А теперь стал задумываться — зачем.
— Затем, что
— А зачем они делают это?
— Из-за нас, — ответил Маркес, и Ренц почувствовал, что тот улыбается. — Так все и есть. Так всегда было. Стоит запустить куда-нибудь людей, и они начнут убивать друг друга. Такова суть игры. Знаешь, парень, твоя проблема в том, что ты не знаком с Гоббсом.
— С сопливым мультяшным пацаненком?
— Пять сотен лет назад парень по имени Гоббс написал книжку о том, что единственный путь достичь мира — это отдать все свои права государству. Вообще, делай все, что прикажет король, даже если это полный бред. Забей на правосудие. Забей на все, что только сможешь. Просто выполняй приказы.
— И ты это читал?
— Да ну, на хрен. Это было в лекции, которую я просмотрел на философском сайте. Этот парень считал, что если создать чертовски огромное государство, построенное на этом принципе, оно сможет добиться мира. Вобьет в людей идеи мира кувалдой, мать его. Бей всех и постоянно. Гоббс назвал свое государство Левиафаном. Ему казалось, что это единственный способ остановить войны.
— Хреновая идея.
— Может быть. А у тебя есть получше?
— А может, нам следует просто выделить им места в нашем правительстве? И когда они приобщатся к этому, все прекратится.
Окошко Маркеса медленно пошаталось туда-сюда — он покачал головой.
— Это дерьмо не прекратится, пока не вернется Христос.
— А если не вернется?
— Да ладно тебе. Ты же сам все понимаешь. Как я уже сказал, не это у тебя на уме.
— Откуда ты знаешь о том, что у меня на уме?
— Я с вами всеми провожу уйму времени.
Ренц вздохнул и почесал руку там, где вспухал укус москита. В небе по своей обычной дороге плыла луна, и не важно, видна она или нет. Ренц сделал такой глубокий вдох, что в горле запершило.
— Она меня все еще заводит, — наконец сказал он. — А у меня такое ощущение, словно я… она ведь больна. Умирает, а я ничего не могу с этим поделать. И все, чего мне хочется, когда вижу ее, это секса.
— Так почему бы и нет?
— Не будь дураком.
— Знаешь, а ведь, может быть, и ей этого хочется. Она ведь не перестала быть женщиной. Может быть, ей того и надо… знать, что ты все еще хочешь ее.
— Ты сошел с ума.
— Не бывает столь великой печали, чтобы ее не могли победить плотские наслаждения, — произнес Маркес.
— Опять Гоббс?
— Не-е. Французская девчонка, которую звали Колетт. Только имя помню. Писала штуки, которые в ее время могли показаться довольно пикантными. Впрочем, это было давно. Ни в какое сравнение с сетевой порнухой не идет.