— Оправляется от болезни. Насыщается. Может, где-то поблизости. Диапазон его широк и непредсказуем. Может внезапно заявиться завтра. Может — и через полгода. Время для него значит все меньше и меньше. Время — это кольцо, а в Доме Бельфегора это кольцо сокращается, словно мышца.
— В доме?
Уголки губ Батлера дрогнули. Он произнес:
— Ячейка черных медовых сот. Отец Рубена наткнулся на нее во время миссионерской деятельности. И не понял, что это такое. Эта камера существовала до раскола континентов, до ледникового периода. Построившие ее люди давно превратились в прах. Могу объяснить, где это. Но настоятельно рекомендую вам ждать неизбежного здесь. Так будет безопасней.
— Ничего страшного, — решил я.
— Да нет, мистер Коениг. Страшного гораздо больше, чем вы можете себе представить.
— В любом случае, просветите меня.
Казалось, Батлер ничего иного и не ожидал. С радостью садиста он нарисовал мне карту.
Пещера была недалеко от лагеря.
После беседы с Батлером и перешедшей к ним суммы американской валюты многострадальный Хунг Чан вместе с младшим братом Ха согласились проводить меня до этого места.
Полчаса мы пробирались через кусты и ручьи, потом поднялись на крутой склон, заросший кустарником и заваленный обломками скал. В отвесной известняковой скале — вертикальная расщелина, словно узкая рана, высотой в человеческий рост. С помощью яростной жестикуляции и англо-китайского языка братья Чан объяснили, что будут ждать меня поблизости, на берегу реки. И удалились, сердито переговариваясь между собой.
Я присел, прислонившись к скалам, и зря прождал некоторое время: ничего, совсем ничего. Больше не в силах искать повода к промедлению, я осторожно приблизился к расщелине, держа винтовку наготове на случай, если в засаде притаился Хикс. Я сразу же заметил странные символы, нацарапанные на редких валунах. Некоторые знаки стерлись от времени, остались самые глубокие. Их смысл был тайной для меня, хотя я не сомневался в их языческом происхождении. На нижних ветвях окрестных деревьев висели маленькие скелеты птиц и белок. Они белели повсюду, словно сломанные зубы.
Судя по моему хронометру и тусклому солнечному свету, пробивавшемуся сквозь облака, в запасе у меня было около двух часов светлого времени. Надо подобраться поближе, осмотреть это место и поспешить назад, в лагерь золотодобытчиков, чтобы поспеть к ужину. Я никоим образом не был намерен бродить по этой лесной глуши в темноте, рискуя сломать ногу или еще что похуже; в глубине души я был городским мальчиком. Я перебегал от валуна к валуну, останавливаясь, чтобы оглядеться и убедиться в том, что не появились желающие меня подстрелить. Когда я добрался до вершины, с меня градом лил пот, а нервы были натянуты, словно скрипичные струны.
От расщелины распространялось зловоние протухшего мяса, разлагающихся внутренностей; бойня, кишащая опарышами. От мерзкой вони щипало глаза, разъедало горло. Из позаимствованного на ранчо «Медоносная пчела» носового платка я соорудил нечто вроде маски и прикрыл нос и рот.
Ребенок? Затаив дыхание, я прислушивался до тех пор, пока биение моего пульса не заполонило всю Вселенную. Нет никакого ребенка. Просто завывание ветра, врывавшегося в расщелину.
Я подождал, пока успокоюсь, и прошел сквозь проход, держа револьвер.
как красиво.
Я
вглядываюсь в темнеющее сквозь сосны небо.
Горят опаленные солью щеки. Здесь я лежу на галечной речной отмели. Смертельной хваткой сжимаю тяжелый револьвер. Рядом маячат непроницаемые лица братьев Чан. Они такие бледные, словно мука. Их губы беззвучно шевелятся. Их руки держат меня. Они тащат меня.
Я продолжаю глядеть в небо и наслаждаюсь вибрацией языка в процессе гудения: тра-ля-ля-ля.
Братья отпустили мои руки, медленно отошли, словно неживые, по сломанным веткам. Их глаза — дыры. Их рты. Я раскачиваюсь, припадаю к земле. Мой револьвер. Щелк. Щелк. Пусто. Но мой нож, мой Джим Боуи, как будто специально непонятно как оказался в руке. С-саа! Братья Чан — фантомы, удирают вприпрыжку. Лани. Миражи. Мой нож. Подрагивает в стволе дерева.
Почему я так счастлив. Почему должен скрываться среди листьев и грязи.
Дождь барабанит по крыше.
Время — кольцо. Время — как мышца. Оно сжимается.
коллоидная радуга
Я ел листья. Или, по крайней мере, рот мой оказался набит листьями. Между мерцающими ветвями струился солнечный свет. Меня вырвало листьями. Я заметил рядом ручей, уткнулся в него и сопел не хуже борова.
Все казалось маленьким и очень ярким. От моей грязной одежды шел пар. Испачканная блевотиной рубашка прилипла к животу, словно вторая кожа. Я опустился на колени на влажную хвою и стал разглядывать свои грязные руки. Они блестели, словно металлические бляшки на гробе.
Из паучьего кокона среди зеленых веток послышался ликующий хохот Батлера: