— Может, так оно и было. Я не знаток животного мира. Может, кричал кролик или мышь, когда ее растерзали. Может, местная кошка, которую трахал кот. А может, скрипели несмазанные петли на чьей-то двери.
Когда Молли была в таком настроении, Иэн не мог понять, дразнится она или просто не придает его словам никакого значения. Он понимал, что чаще всего его вопросы бессмысленны; он, как правило, ждал от нее подтверждения тому, что уже сказано. Иэну было больно от мысли, что и теперь, когда они вместе два года и скоро станут родителями, он не понимал Молли настолько, насколько, по его представлению, надо понимать собственную жену.
Крик прозвучал вновь, пугающий, скрипучий, — он раздавался со стороны тюльпанных деревьев, трепетавших за окном. Иэн понял, что преследуемое животное не может так кричать. Это был вопль хищника, в нем слышалась жажда крови.
— Тебе пора обратно в кровать, — сказал жене Иэн.
…Ему снилось, что он вошел в колокольню и поднимается наверх. Здание было старым, постройки тринадцатого века. Вблизи Иэн увидел, что кладка на внутренней поверхности, некогда светлая и нарядная, едва держится. Деревянные лестничные марши вскоре закончились, и он вынужден был подниматься в темноту по расшатанной приставной лестнице, к которой вместо сгнивших ступенек были прилажены куски ржавого железа или отпиленные древки швабр. Запах птичьего помета был так силен, что обжигал ноздри. Сетки, натянутые в открытых сводах, чтобы помешать диким тварям проникнуть внутрь, почти совсем сгнили. На ветру хлопали бесполезные обрывки. Ночь проникала в колокольню — осязаемо и плотно. Когда Иэн вылез на верхнюю площадку, оттуда вспорхнула стая перепуганных голубей; вытянув шеи, они подозрительно глядели на него. На мгновение Иэн замер: огромный колокол висел на расстоянии вытянутой руки. Его неподвижность казалась невозможной, недопустимой. Безмолвие этой громадины противоречило ее предназначению. Будто подтверждая мысли Иэна, колокол закачался. Вначале медленно. В пустые оконные проемы полетел свист натянутой веревки. Колокол отклонялся то в одну, то в другую сторону, набирал скорость, и в такт ему в теле Иэна раскачивался страх, заполняя холодом все внутри. Иэну казалось, что весь он теперь состоит из одного вакуума. Он не хотел, чтобы колокол раскачивался с такой силой. Не из-за оглушительного звона, который вот-вот должен раздаться, — нет, вскоре колокол перестанет заслонять собой другую сторону площадки, и Иэн увидит то, что поджидает его там. В просветах, которые открывались и скрывались за качающимся колоколом, были видны россыпи обглоданных мертвых тел. Из темноты вылетела сова, в клюве она держала мертвую крысу. Взгляд совы приковал Иэна к месту — так кролик не может пошевелиться, оказавшись в лучах автомобильных фар. Одним когтем сова вспорола крысе брюхо, и оттуда вывалилось с полдюжины голых слепых крысят.
Иэн проснулся — скорее от собственного прерывистого дыхания, чем от того, что увидел во сне. Он лежал, прислушиваясь к дыханию спящей Молли, и пытался разобраться в странном сновидении, лишить его неясной и от этого еще более пугающей угрозы. Не дать беспокойству вырасти до такой степени, что придется вставать, включать свет, заваривать чай.
Совы не разбрасывают вот так тельца своих жертв. Да и добыча их не бывает столь крупной. Косточки совиных жертв остаются там, где птицы опорожняют желудок. А совиный помёт не страшен. Господи, да и самих сов бояться незачем!
Перед завтраком Иэн, не вполне успокоенный, но довольный тем, что ночь позади, побыл некоторое время в саду, стараясь распознать цветы и кусты, выплывавшие из утреннего тумана. Лежащее вдалеке поле казалось ровной серой ширмой, колокольня выглядела размытой, точно на нерезком фотоснимке. Иэн почти не обращал на нее внимания.
Он узнал гибискус, лесной орех, но почти все остальное было ему незнакомо. По стенам дома вился плющ, запустивший свои вредоносные побеги под голландскую черепицу на крыше. Трава под ногами казалась густой, но, когда Иэн начал ее рвать, полезла большими пучками, точно волосы с головы больного аллопецией. Почва была каменистая, неподатливая. Одно из деревьев лежало, поваленное, вероятно, сильной бурей; его привязали к земле буйно разросшиеся, перепутанные плети вьюнка и плюща. Из инструментов в распоряжении Иэна была лишь ржавая коса, найденная в траве. Что за коса — у него зубы острее! Куда ни поглядеть, везде его ждало столько работы, что Иэн пришел в отчаяние. Никакой надежды справиться, непонятно даже, с чего начать!..
А потом в окне появилась Молли. Она распахнула ставни, улыбнулась, глядя поверх роскошного живота, и Иэн понял, что начать можно с чего угодно. Времени у них — предостаточно.
— Как вообще выглядит этот самый стартер, будь ему неладно? — спросил Иэн, склонясь над двигателем «ксантиа»[87]
и пытаясь найти смысл, заблудившийся в этом причудливом лабиринте из стали и пластмассы. — Посмотри в описании…