«Путешествование во времени развивалось медленно. Но один успех закреплял другой, и постепенно в начале тридцатых годов ученые заявили, что к концу десятилетия люди спокойно смогут навещать сами себя в прошлом.
Ученые оказались правы, но все получилось не так, как они предполагали. Люди так и не научились взаимодействовать со временем, вмешиваться в его ход. Они могли лишь приоткрывать окно в пространственно-временной континуум и записывать события прошлого, причем такая запись обходилась очень дорого.
Подобную возможность оценили историки, остальные же представители человечества относились к ней спокойно, пока Сузон Йашимото не объединила временные записи с технологиями виртуальной реальности, голографии и несколькими собственными изобретениями. В результате она открыла возможность делать голографические записи исторических событий и продавала их.
Вначале ее выбор был удачным. Она использовала список-рейтинг исторических событий, куда в первую очередь хотели бы попасть люди при помощи машины времени. Так появились записи моментов рождения Христа, триумфального возвращения Магомета в Мекку, убийства Авраама Линкольна и десятки других.
Вскоре этим занялись и другие фирмы. Их выбор уже был ограничен авторскими правами, – которые стали появляться как грибы после дождя, – на запись событий определенных исторических эпох. Историки волновались, что могут лишиться своей работы. Так фирмы начали открывать порталы с записями повседневной жизни…»
Мак соврал Шери. Он не собирался спать в своей постели. В спальне все еще царил дух Леты: сине-голубое покрывало, которое они вместе выбирали пятнадцать лет тому назад, старые простыни – она всегда говорила, что хочет умереть именно на них, – а еще длинные седые волосы на ее любимой подушке. Как он ни старался, ему все равно не удавалось убрать их все. Он выбросил пузырьки из-под ее лекарств, убрал с ночного столика салфетки, поставил назад на полку с редкими книгами «Путешествие Гулливера» в твердом переплете (она так и не дочитала его), но все же от ее запаха избавиться не смог. Этот запах – немного муската, чуть-чуть абрикоса, – независимо от того, болела Лета или нет, всегда напоминал Маку их юность. Он взял одеяло, подушку и постелил себе на диване – он спал там последние полгода, пока Лета еще была жива, потом опустил занавесь на большом панорамном окне, выходящем на мост Джорджа Вашингтона92
. Именно из-за этого вида он выбрал тогда, в начале нового тысячелетия, эту квартиру. В то время он еще мечтал и надеялся.Мак прошел на маленькую кухню, чтобы налить себе чего-нибудь попить: воды, пива – он сам не знал, чего именно. Но вместо этого остановился около книжного шкафа Леты и зажег лампочку – он не хотел, чтобы даже его дочь хозяйничала в этом доме.
Записи на полках засветились в лучах лампы, как бриллианты в витрине ювелирного магазина, – словно дразнили, соблазняли его. Он тысячу раз ходил мимо этого шкафа, подсмеивался над Летой из-за ее тщеславия (и даже говорил ей: «Иногда я думаю, что только благодаря тебе записи „Шестнадцатого июня у Анны“ вообще продаются и приносят доход тем, кто ими торгует»); он всегда упрекал ее за то, что она придает столько значения одному-единственному дню своей жизни.
«Ты ведь никогда и не вспоминала об этом дне, пока какой-то делец не решил сделать запись», – говорил он ей, а она лишь кивала в ответ.