Стало ещё темнее. Беспроглядные коробки домов не освещали ни фонари, ни свет из окон, и они стояли, как безглазые паралитики. Дождь, уже косой изрядно, опять припустил за ним, заходя то с правого, то с левого бока. Комбат яростно задвигал локтем, отбиваясь от паскуды. Дождь приостановился и тут же снова пошёл по пятам, хватая за что придётся.
– Засохни, пьяная сволочь! – пробормотал Комбат и задёргал плечами, пытаясь вырвать мокрые рукава из ледяных пальцев дождя.
Зазвонил телефон: таксист сообщил, где стоит машина. Когда Комбат забрался в салон, то сначала отпил из фляжки и только потом назвал адрес офиса. Доехали быстро.
В офисе, мать его, было всё то же: некрологи с портретами известных людей по стенам (гениальный замысел шефа), экспозиционный двухкрышечный гроб, открываемый по принципу шкатулки (штучный товар, выполненный с помощью последних нанотехнологий) и веночки вдоль длинной стены (хвойные ветки скрепляются специальными зажимами).
Секретарша Леночка говорила кому-то по телефону блудливым голосом с придыханием:
– На указанный вами адрес немедленно приедет наш высококвалифицированный сотрудник и оформит документы.
– Я к шефу, – буркнул Комбат и прошёл через двойные двери.
В кабинете шефа он достал из кармана плаща газетный свёрток и бросил его на стол, затем вытащил сигареты и закурил. Шеф осторожно потянул газету за край двумя пальцами, но увидел деньги и быстро развернул свёрток полностью. Газета оказалась сильно помята, но Комбат смог прочитать знакомый заголовок «Болеем против Спартака». Три пачки банковских билетов лежали на столе. Шеф заулыбался и вопросительно посмотрел на Комбата.
Он выпустил дым и пояснил:
– Заказ хороший. Деньги наличкой… Это аванс. Будет ещё столько же. Но есть маленькая накладочка.
Шеф, продолжая улыбаться, изобразил бровями «я весь во внимании».
– Покойный ещё жив, – пояснил Комбат.
Улыбка на лице шефа пропала.
– Ты что? Уху ел? – прорычал он.
Рука Комбата с сигаретой застыла в воздухе.
– Как есть, так и говорю. Вы же сами внушали… В условиях кризиса, блин. Когда всё дорожает… Переходить на новые формы работы с клиентом, – напомнил он.
Шеф остекленел взглядом и опять посмотрел на деньги. Комбат затянулся сигаретой, выпустил дым и повторил успокаивающе:
– Заказ хороший. Деньги наличкой… А клиент может откинуть копыта с минуты на минуту. Все мы под богом ходим.
Шеф невидяще, придушенно скосился в чёрный бездонный квадрат окна, но Комбат всё же успел заметить: что-то промелькнуло в его в глазах, какая-то мысль или ещё что-то, неуловимое. Наконец, шеф выдавил с угрозой в голосе:
– Если он умрёт, считай, что тебе крупно свезло.
– Должно свезти, – согласился Комбат. – Я, вообще-то, фартовый.
– Слышь, фартовый, а выпить хочешь? – уже с улыбкой спросил шеф и, не дожидаясь ответа, полез в свой стол.
Он разлил что-то по стаканам, и они выпили. Потом Комбат, получив свои комиссионные, простился и двинул на выход, только ушёл недалеко. Хлопнув первой дверью, он тут же приоткрыл её и приник к щели ухом, затаившись в темноте тамбура между двойными дверьми. Скоро он услышал голос шефа.
– Василий Николаевич? – говорил тот кому-то по телефону. – Да, я… У тебя был какой-то человечек по щекотливым вопросам… Да, очень щекотливым. Да, естественная смерть, конечно… Да… Да… До скорого.
Комбат осторожно пошёл на выход.
Он шагнул в темноту из-под козырька крыльца и застыл, как вкопанный.
Ему вдруг вспомнилось ведро из Марокко. Оно почему-то возникло сейчас прямо перед глазами, буквально материализовавшись из ничего.
Ведром кочевники пользовались самым примитивным – просто большим куском верблюжьей кожи с отверстиями по краям. К отверстиям привязывались верёвки, потом соединяющиеся в одну, и такое ведро трудно было поднять из колодца, не расплескав ни капли. Вот вода и лилась из него через край, падая вниз звонкими, упругими, и даже на глаз, восхитительно студёными струями… Винский в первый раз расплескал из этого ведра почти всё. Они потом, смеясь, втроём поднимали это ведро несколько раз.
Тогда их было ещё трое. Трое верных друзей.
Комбат застыл: он потерялся и ощущал себя в этом мире лишь по частому биению пульса. Потом запрокинул голову и глянул в злую металлическую чернь неба.
Дождь словно бы только и ждал этого.
Только что он мелко сочился, затаившись в глухом вихлястом переулке, а тут вдруг взял и припустил не на шутку: дождь падал на мокрую землю, размывая её пласты, дождь сеялся от крыши к крыше мелкой водяной пылью, дождь собирался в вертикальные туманные столбы и поднимался по ним к тяжёлым смрадным тучам, дождь весомыми круглыми каплями капал с козырька соседнего дома, кривые карнизы которого уже давно покрылись сизой плесенью, дождь с гулким отчаянным шумом хлестал из ржавых водостоков, безудержно разливаясь по чёрной тусклой мостовой лужами, тихими заводями и небольшими водоворотами, а дальше, дальше дождь уже бежал изо всех сил по промытым между брусчаткой руслам, чтобы на первом же уличном сквозняке обляпать сырые насквозь, промозглые стены бетонных коробок грязными брызгами…