Лучшие френды девушки (СИ)

– Чуваки, а наш мано Антонио не договаривает… От этого яхе, блин, у людей бывает рвота, – со значением сказал Комбат и добавил: – Индейцы так лечатся.

– В задницу! – отмахнулся Винский. – Мано Антонио обещал мне церемонию по превращению моих тайных мыслей в материю.

Тут Док воскликнул:

– От этой пляски у меня в глазах двоится!

– У меня тоже… Прямо морок какой-то, – ответил Винский и спросил у него. – Ты сколько барабанов видишь?

Док присмотрелся.

– Кажется, четыре, – сказал он, наконец, потом исправился. – Нет, три. Два – у танцоров и один – у сеньора румберо… Или два – у сеньора румберо?

Винский пригляделся к танцорам, стараясь их сосчитать, а поскольку те двигались по кругу, он начал отсчёт с барабанщика – какой-то крепкий малый бил и бил в барабан, зажав его под мышкой. Танцоры прошли половину круга, и барабанщиков оказалось двое. Винский сбился со счета и вопросительно посмотрел на проводника, который сидел рядом с ним у костра.

Мано Антонио словно бы не заметил этого – худое измождённое лицо его было мрачно и бесчувственно.

– Яхе или, по-другому, айяуаска – напиток, приготовленный из нашей особой лианы, – сказал он Винскому. – Большинство людей приходит к шаману лечиться, и тогда используется отвар яхе, который мало действует на сознание, а больше действует на тело… А вот айяуаску для духа мы пьём только один раз в жизни – как переход на другой уровень существования… Чаще пьют айяуаску сами шаманы, а ещё касики для принятия судьбоносных решений… Вы, сеньор Винский, пройдёте ритуал касика, чтобы приобщиться к мудрости нашего народа.

Глаза Винского блеснули, а румберо встал и вошёл в круг танцующих. Тут же один из барабанщиков протянул ему свой барабан. Румберо зажал барабан под мышкой и затянул ритмичную песню.

К Винскому подошёл Комбат, взял со стола пульт от кондиционера и сказал:

– Но наш мано Антонио не договаривает… От этой грёбанной хуаски, твою мать, у человека случается понос.

– Офигеть! – воскликнул Док, сидевший в углу возле принтера, и его умное холёное лицо расползлось в издевательской ухмылке. – Только этого не хватало!

Комбат включил кондиционер на полную мощность, оценивающе пригляделся к нему и ответил:

– Ну, вот так, блин… Индейцы так лечатся.

– В задницу! Наш румберо обещал мне таинство по измерению моей энергетической температуры, – упрямо отрезал Винский.

Тут Док потряс головой и проговорил жалобно:

– От этой пляски у меня в глазах двоится.

– У меня тоже… Прямо морок какой-то, – успокоил его Винский и спросил с интересом: – Ты сколько барабанов видишь?

Док присмотрелся к индейцам, которые по-прежнему всё ходили и ходили вокруг костра, тряся ногами.

– Кажется, три, – сказал он и, покачавшись на вращающемся кресле, исправился: – Нет, четыре. Два – у танцоров и два – у сеньора Антонио… Я сейчас с ума сойду! От одних только ритуальных плясок!

Какое-то время все молчали, а потом Док задумчиво предложил:

– Мужики… А не выпить ли нам лучше опять рома? Ну её к шуту, айяхуаску эту!

– Нет, – ответил Винский жёстко и вдруг спросил с вызовом: – Кажется, вы пытаетесь меня ограничить? Кажется, вы пытаетесь диктовать мне, что делать?

Он зло посмотрел на Дока, потом на Комбата, увидел их потерянные лица и добавил уже примиряюще:

– Не для того я летел через океан… Не уговаривайте меня – душа просит таинство.

– Ну, если душа, – безропотно согласился Комбат и с надеждой глянул на Дока.

Тот ответил ему быстрым понимающим взглядом, а потом сказал Винскому, вставая:

– Ну, тогда я пойду, прослежу, что за варево готовит наш сеньор румберо. Ещё глистами тебя заразит.

На лице Комбата появилось облегчение. Он шагнул к одному из гамаков, пристроил под себя его край, успокоено откинулся на спину и закачался, покорно отдавшись сетке.

****

Винский дышал сыростью и туманом, который становился всё гуще.

Он был фаворит и скакал лёгким галопом по ипподрому. По краю скаковой дорожки стояли зрители и смотрели на него, довольно усмехаясь в предвкушении его победы. Винский шёл привычным аллюром в три такта, за которыми следовала фаза подвисания, когда все четыре его ноги находились в воздухе. Копыта его размеренно стучали по песчаному покрытию.

Жокей захрипел в азарте, отклонил его влево и послал вперёд, правильно действуя шенкелями – каблуки у жокея были опущены, посадка глубокая, а положение коленей позволяло почти не напрягать мускулы ног. Винский охотно пошёл резвее, совсем как в ту пору, когда он бегал в табуне, ещё без узды и не под седлом. Он шёл с лёгким упором в повод и старательно работал, пружиня спиной и заводя под корпус задние ноги. Он нёс себя, гибкого, сильного и молодого, продвигаясь ритмичными, упругими и чистыми махами, которые становились всё шире.

Вдруг он похолодел, почувствовав шпоры. Пошатнулся, забил задними ногами, зло замахал хвостом, а потом взмыл «свечой», встав во весь рост. Каким-то чудом он не упал, ударившись об ограду, и неожиданно понял, что его больше никто не сдерживает. Освобождённый от веса жокея, он отпрянул, заколебался, было, и вдруг побежал иноходью, даже не заметив этого.