Лучшие историки

Этот субститут – не отзвук общего родового владения, а полное его отрицание, внушенное находчивой предусмотрительностью: выход удела из семьи Донского становился невозможным, и с её стороны порывалась всякая связь с другими родичами. Иначе поступили сейчас названные рязанские князья сто лет спустя после Донского.

Удел умершего без завещания бездетного брата естественно переходил к другому брату или к его детям. Но тот и другой при взаимной холодности и недоверии боялись, что брат, умирая бездетным, откажет свою часть их общей отчины стороннему родичу, и потому договором 1496 г. связали друг друга обоюдноусловным обязательством в случае бездетности не отдавать удела мимо брата «никакою хитростью». Но они не предусмотрели или предусмотрительно не решились оговорить того случая, когда один из них умрёт, оставив детей, раньше бездетного брата.

Старший брат умер раньше, оставив сына, а бездетный младший, Федор, пользуясь недосмотром или намеренной недомолвкой договора, без всякой хитрости отказал свой удел великому князю московскому, своему дяде по матери, мимо племянника от родного брата. Удельное право завещания здесь косвенно поддержало традицию родовой владельческой солидарности: родство по матери, во имя которого могла быть сделана духовная князя Федора, могло получить перевес над родством по отцу, притом в нисходящей линии, только на основе общей родовой связи рязанских князей с московскими как членов одного русского владетельного рода: так ли поступил бы князь Федор, если бы его мать была сестра не Ивана московского, а Казимира литовского?

Сила родового предания на юго-западе

Я вошёл в подробности, чтобы нагляднее показать вам политический перелом, начавшийся в обеих половинах Русской земли на рубеже двух периодов нашей истории. Духовная рязанского князя напоминает поступок Владимира Васильковича волынского, завещавшего своё княжество младшему двоюродному брату мимо старшего. Право передавать родовое владение по личной воле в XIII в. было на юге ещё только притязанием или захватом, но Владимир прикрывал акт своей личной воли формами старого обычного порядка, договором с наследником, согласием других ближайших родичей, а также бояр и стольного города. Притязание, проходя под знаменем права, становилось прецедентом, получавшим силу не только подменять, но и отменять право. Так осторожно и туго разлагавшийся очередной порядок на днепровском юге перерождался в новый, наследственный. Но процесс перерождения не успел закончиться, как был захвачен литовским владычеством, отклонившим его в сторону. Впрочем, и без этого внешнего давления новый порядок встретил бы в юго-западной России противодействие со стороны внутренних общественных сил, бояр, городов и многих князей, которым он был невыгоден. Бояре и города привыкли вмешиваться в княжеские отношения, понимали своё значение в ходе дел, успели приноровиться к сложившемуся строю и не меньше большинства князей отличались консерватизмом политического мышления.

Основные черты удельного порядка на северо-востоке

В области Верхней Волги умы и дела оказались более подвижными и гибкими. И здесь не могли вполне отрешиться от киевской старины. Город Владимир долго был для Всеволодовичей суздальских тем же, чем был Киев для старых Ярославичей, – общим достоянием, владеемым по очереди старшинства. Этого мало. Когда с разветвлением Всеволодова племени уделы, образовавшиеся при сыновьях Всеволода, стали разрастаться в целые группы уделов, из них выделялись старшие княжения, как это было и в днепровской Руси: при великом князе владимирском появились ещё местные великие князья – тверской, нижегородский, ярославский. Но на этом и прерывалось здесь киевское предание: после некоторых споров и колебаний на местных старших столах утверждались обыкновенно старшие линии разных ветвей племени с правом удельного наследования в нисходящем порядке.

Там и здесь дела шли в противоположных направлениях: на Днепре старшие княжения поддерживали порядок совместного владения по очереди в младших волостях; на Верхней Волге порядок раздельного наследственного владения по завещанию распространялся из младших волостей, уделов, на старшие княжения. В этой разнице заключался довольно крутой перелом княжеского владетельного права: изменились субъект права и порядок, способ владения.

Прежде Русская земля считалась общей отчиной княжеского рода, который был коллективным носителем верховной власти в ней, а отдельные князья, участники этой собирательной власти, являлись временными владетелями своих княжений. Но в составе этой власти не заметно мысли о праве собственности на землю как землю, – праве, какое принадлежит частному землевладельцу на его землю.