Лучшие из нас

Но все присутствующие мгновенно понимают, что изображено на этом торте. Это копия Розеттского камня, куска почти черного гранита, найденного в 1799 году одним из преданных спутников Наполеона, Пьером Франсуа Бушаром, в египетском портовом городе Розетта. Розеттский камень прославился на весь мир, поскольку надписи на нем помогли расшифровать иероглифы и открыли путь к пониманию древнеегипетской истории. Оригинал в настоящее время хранится в Британском музее, но власти Египта требуют его возврата. Копия же камня, выполненная кондитером-виртуозом, находится этим февральским вечером в Осло и представляет собой три слоя орехового теста, смазанные шоколадным муссом и покрытые сверху глазурью. Филологи разевают рты от восхищения и глотают слюнки.

Рядом с Розеттским тортом стоит миндальный, в форме пирамиды, высотой около полуметра, но Розеттский торт настолько огромен, что его сосед кажется совсем маленьким. По наклонным сторонам миндального торта карабкаются марципановые человечки, они несут глазированые таблички, на которых написаны слова на разных языках. Венчает торт более крупная табличка, выполненная в виде дорожного знака с названием населенного пункта, где черными буквами на желтом фоне написано: «Вавилонская башня». Миндальный торт тоже являет собой произведение кулинарного искусства, но, конечно, не может соперничать с Розеттским. (Это на самом деле торт тортов, как выразился один из факультетских шутников. В общем и целом чувство юмора у филологов развито не слишком хорошо, обычно они ограничиваются вымученными шутками лингвистического характера. Компания филологов-мужчин может долго веселиться, обыгрывая известные грамматические термины «склонение» и «апокопа». «Ну как, ты собираешься заняться склонением в пятницу?» — спросит один из них, а все остальные повалятся под стол от хохота. Апокопа, как известно посвященным, означает выпадение звуков в конце слова («Мам, ты где?»), но в этом контексте она является невероятно смешным обозначением прерванного полового акта.)

Когда гости выпили пенящееся вино (а лингвисты закончили обсуждение того, с прописной или строчной буквы следует писать слово «шампанское», пропустив мимо ушей слова знатоков французского языка о том, что напиток, который они пьют, совсем не является шампанским — mais pas du tout[57]), когда они насладились видом тортов и собрались в маленькие гудящие группы по четыре-пять человек, к микрофону выходит декан и приветствует всех собравшихся.

— Мы затеяли этот праздник для того, чтобы все сотрудники знали, что их очень ценят (слышно негромкое насмешливое хихиканье, прекратившееся после шиканья), что мы признательны им за вклад в общее дело («А нельзя ли нам по такому случаю повысить зарплату?» — доносится из темного угла), а кроме того, мы надеемся, что праздник сможет активизировать сотрудничество между кафедрами («Слушайте! Слушайте», — раздается полный энтузиазма выкрик; вероятно, кричит заведующий кафедрой). Прошу вас, угощайтесь, — завершает свою речь декан. — Добро пожаловать в Вавилонское общество!

Пол вышел из лифта на десятом этаже, сдал куртку в гардероб и открыл стеклянные двери кафетерия в тот момент, когда декан завершил выступление, и аплодисменты, так и не перешедшие в бурную овацию, смолкли. Он огляделся в поисках Нанны и, не обнаружив ее, начал искать других коллег, с кем можно было поболтать.

Он увидел Фреда Паульсена, стоявшего вместе с группой единомышленников, в данном случае с заведующими другими кафедрами, которые сами себя считают более значительными персонами, чем рядовые сотрудники. Под воздействием алкоголя у Паульсена всегда пробуждается желание шептать сальности на ухо женщинам, и именно этим он сейчас и был занят. Он наклонился к заведующей кафедрой вымирающих языков и языков малочисленных народов и нашептывал ей на ухо какие-то непристойности, подзывая при этом Пола рукой. Пол все еще не увидел Нанны, к тому же он — вежливый человек, поэтому он подошел к Паульсену.