Лучшие из нас

Это было вчера. Танец пчел. Почему она это сказала? Сейчас она что-то говорит о камне с руническими надписями, рассказывает, что увлеклась рунологией, еще будучи студенткой Университета Тронхейма. И она сообщает публике, что взяла за основу уже расшифрованные отрывки загадочной рунической надписи на камне Страндестейнен.

— И все мгновенно встало на свои места, это был последний фрагмент мозаики, которого мне не хватало, — говорит она.

На нее падает свет люстры, такой же пронзительный, как и свет весеннего солнца, а она, освещенная, бело-золотая, одетая в цвет слоновой кости, стоящая перед кроваво-красным бархатным занавесом, склоняет светящуюся светлую голову и кланяется публике. Публика, которая с первой минуты была преданным поклонником Нанны, аплодирует. Все аплодируют как сумасшедшие.

Пол тоже аплодирует, он до боли бьет ладонями друг о друга. Этого нельзя допустить. Его не поблагодарили, о его вкладе в проект не было сказано ни слова. Нанна не произнесла имени Пола Бентсена. Он поворачивается к залу — почему никто не протестует? Почему никто не встает и не выкрикивает его имя? И тут до него доходит, что кроме мамы и Эдит Ринкель никто не знал о его сотрудничестве с Нанной по проекту «РЕВ 21». Его собственная мать и ссыльный профессор.

«Пче… пчи…» — стучит в голове у Пола, в то время как окружающие аплодируют, в то время как его руки по-прежнему бьются друг о друга. Подчиненные предложения. Она сказала «подчиненные предложения» в тот холодный вечер, когда он решил для нее загадку. Естественно, продвинутый лингвист не может сказать «подчиненные предложения». Говорят «придаточные предложения», и это единственно правильный вариант. Нет, она не оговорилась. Книги о насекомых. Журналы общества пчеловодов. Диплом почетного члена Норвежского общества энтомологов. Lingua lapsa verum dicit.[73]

Он помнит, с какой непреклонностью в голосе Ринкель объясняла ему, что «РЕВ 21» — это ее проект, и помнит горечь, а может быть, и презрение к себе самой, когда она рассказывала, что — «пусть это и ребячество», добавила она, — назвала его «РЕВ 21», и «РЕВ» здесь означает réve.[74] Réverie.[75] «Для меня это был Проект-мечта», — сказала Ринкель. Но туфли у нее были ярко-оранжевыми, а голос таким же острым, как носки туфель. «Вы что, кастрированный рыцарь Нанны?» — насмехалась она. Пол ушел, закрыл за собой дверь в ее квартиру на улице Йеитмирсвейен, а потом позвонил Нанне.

Он позвонил ей, той, что стоит сейчас за кафедрой, скромно склонив голову, и принимает аплодисменты. Теперь все стало на свои места. То, чего он не хотел видеть. То, что он давно должен был понять, еще в тот день, когда услышал историю о несчастном маленьком домике. Несмотря на пристрастие к счастливому финалу, к сказочным романтическим историям, мама знала, что далеко не все жизненные истории оканчиваются так, как мы ожидаем. Иногда человека водят за нос, бросают лежать под елкой, и он понимает, что тот, кого он любит, этой любви не заслуживает.

Но почему Ринкель не протестовала более настойчиво? Почему не кричала, что ее обманули? Он знает ответ. Даже если бы Эдит Ринкель прокричала это с крыши административного корпуса, это не помогло бы. Никто бы не услышал ее криков. Потому что Нанна прежде всего убедилась в том, что никто не знал о проекте Эдит Ринкель. Сама же она узнала о нем совершенно случайно, однажды вечером, когда ее пребывание в США близилось к концу.

Нет, Эдит Ринкель могла спорить до хрипоты, но все было бы напрасно. Паульсен, начальница администрации и заместитель заведующего смотрели на нее и снисходительно, хоть и сочувственно, покачивали головами. Ее старый знакомый декан выхлопотал ей место в вузе Телемарка. Большего он сделать не мог. «Если бы ты держалась подальше от молодняка», — сказал он, заговорщицки подмигивая, как жизнерадостный развратник, но осекся, когда увидел выражение лица Эдит. Пол этого не знает.

А вот чего не знает ни он, ни Паульсен, ни декан, вообще никто, так это то, что Эдит Ринкель однажды вечером взяла из канцелярии универсальный ключ и побывала в кабинете Нанны (так как их с Нанной кабинеты располагались на разных этажах, ключ Эдит не подходил к двери кабинета Нанны). Она обыскала ее кабинет, хотя и без особого усердия, словно уже смирившись. Потому что Нанна была молодцом и, естественно, не оставила никаких следов. Эдит Ринкель подумывала обработать системного администратора кафедры, чтобы тот помог ей обыскать компьютер Нанны в поисках доказательств. Но потом она вспомнила, какими глазами компьютерщик в последнее время смотрел на Нанну, да и к тому же была уверена: Нанна удалила все признаки того, что ее файлы изначально были написаны другим человеком. Как мы уже знаем, Эдит Ринкель иногда ошибается, как, например, в этом случае. Нанна Клев — молодец, и она, конечно, не копировала документы, она их переписала, но сегодня люди оставляют так много электронных следов, что даже самых осторожных и предусмотрительных из нас при необходимости легко можно уличить.