Лучшие Парни

Я снова поднимаю взгляд на Люта и Холма, а она резко поднимает глаза, чтобы встретиться со мной взглядом. Ее глаза мерцают ласковым пониманием, которое говорит, что она знает, о чем я думаю. Ведь, в конечном счете, главное — то, как мы используем наше время.

Я поворачиваюсь к Люту, который, видимо, чувствует это, потому что останавливается посреди разговора и смотрит прямо на меня. И вопросительно поднимает бровь.

— Как насчет того, чтобы уйти отсюда? — одними губами говорю я.

Глава 27

Еще до того, как мы добрались из дома Селени до главной дороги, соль в моей крови дрожит, тянет, приглашая нас с Лютом, мчаться к берегу нашего маленького портового городка. Когда мы бежим мимо полей, по мосту и вниз узкими извилистыми улочками перед нами сверкает звездная вода. Смею предположить, что Лют не отстает от меня в своих брюках, лучших из всех, которые когда-либо были у него.

— Ты уверен, что не порвешь свои вещи? — я задыхаюсь, когда мы выходим на дорогу к пабу Соу.

— Не обещаю, — он смеется. — Но они определенно раздражают.

Я спускаюсь по вымощенным булыжниками ступенькам в другой переулок и иду по нему, пока мы не оказываемся на длинной дорожке перед пристанью, где среди длинного ряда других лодок, пришвартована лодка Люта. В серебристой воде отражается ночное небо, волны вздымаются белыми пятнышками пены, похожими на звезды.

Я соскальзываю с деревянного выступа, когда ветер раздувает мои волосы на сотни коротких прядей. Наша кожа ощущает брызги соленых волн, дико плещущихся о причал, когда Лют спрыгивает вниз, чтобы присоединиться ко мне на песке.

Ботинки — первое, что нужно снять.

Платье — второе.

Лют издает низкий смешок.

— Конечно, ты надела брюки под вечернее платье.

Я не отвечаю — просто задираю юбку через голову, дергаю, но она не снимается. Что-то уперлось мне в шею.

Лют хватает ткань и придерживает ее, чтобы она не порвалась.

— Перестань дергаться. Ты забыла о пуговице, — его пальцы касаются моей спины, пока он распутывает петельку.

Я жду, пока он расстегнет ее — а затем легкое платье остается у него в руках, а я выскальзываю из лабиринта в своих штанах с трупа и блузке к морю. Я наклоняюсь, чтобы подвернуть их, затем снимаю чулки, пока волны поднимаются на пять шагов.

Парень отбрасывает платье в сторону и падает на песок, затем закидывает руки за голову и смотрит вверх. Ночное небо сегодня в полном великолепии, демонстрирует свои созвездия, словно соперничая с моим платьем.

Он ничего не говорит.

Я ничего не говорю.

Мы просто слушаем, как бьются волны, а на расстоянии перекликаются сирены.

Я не знаю, насколько нас хватит. Он лежит на спине. Я стою у воды и нервничаю. Во тьме, где небо простирается, как чернильный холст, от одного края мира к другому, а прилив и отлив, как часы, или сердцебиение, или ровное дыхание Люта. Никто из нас не произносит ни слова.

Пока, в конце концов, напряжение не становится маятником между нами.

Его дыхание меняется, он садится, кладет подбородок на колени и смотрит на море.

Я наблюдаю за ним. Его лицом. Он трет костяшки пальцев. Его глаза не поднимаются на меня. Он ничего не говорит, но его молчание оглушительно. Лют прочищает горло и звук мягкий, словно пена, которая сейчас касается пальцев моих ног. Поэтому, когда он, наконец, начинает говорить, его голос, в равной степени, соленый и штормовой, и я не знаю, что беспокоит меня больше — что он все еще не смотрит на меня или что его лицо приобрело решительное выражение.

— Рен, я подумал… — он проводит рукой по волосам. — Я знаю, что грядут изменения, и…

С другой стороны, возможно, я не готова услышать, о чем мы оба думаем. Я делаю три шага, необходимые, чтобы океан полностью укрыл мои лодыжки и холод кусает мою кожу.

— Давай не будем об этом. Давай просто насладимся моментом, прежде чем двигаться дальше.

Его глаза затуманиваются, как небо перед бурей. Темные. Земные. Ожидающие объяснений. Когда они не следуют, он кивает.

— Рен, что происходит?

У меня вдруг перехватывает дыхание. Потому что я… Я не знаю. Мне просто хочется убежать.

И я смеюсь, потому что в этом вся суть. Мне постоянно хочется убежать — даже от этого разговора.

Но я не бегу. Я остаюсь и поднимаю взгляд. И пусть его вопрос дойдет до моего сознания.

— Думаю, мы оба понимаем, что происходит, — наконец, говорю я, и когда я снова поворачиваюсь к нему, его лицо непроницаемо, он просто смотрит на воду.

Моя грудь сжимается. Я киваю и смотрю вниз. Взбиваю пену, и еще раз.

— У тебя есть семья, о которой нужно заботиться, у меня — мама и папа, и, возможно, учеба. Если я поступлю, я буду в другом городе, и…

— Ты поступишь.

— Ты не можешь этого знать. Но если да, то…

— Тогда я хотел предложить идею, которая не обязывала бы тебя, но, возможно, помогла бы.

Я не хочу показывать свои эмоции. Надежда, что у него есть план… что, хоть я и пытаюсь уравновесить маму с папой и университет, может, он тоже хочет попробовать — чтобы это ни было — так же сильно.