Лучшие рассказы и сказки о природе

Как это случилось, рассказали Игнату охотники потом, когда он очухался. Зверь выскочил из берлоги, как бомба, выбил у него из рук ружьё, самого его уронил в снег и скрылся в чаще. Охотники не могли выстрелить: боялись второпях попасть в Игната. Игнат отделался испугом. А охотникам без выстрела досталась богатая добыча.

Когда они у нас в кухне распахнули свои тяжёлые собачьи шубы, у каждого выглянул из пазухи… теперь догадались – кто? Медвежатки!

Оказывается, в берлоге спала медведица, и у неё во сне родились медвежата.

Мне очень понравились эти крошечные медведики: мохнатые, мягонькие, на груди белое пятно, будто у них салфетка повязана, глазки зелёные, носы чёрные – до чего смешные зверики!

Вот оно окно-то какое. Как в кино!

Птицы над городом

У нас в Ленинграде грязный снег убирают с улиц самосвалами. Наполнят машины и везут на Неву или, там, Невку – куда ближе, – сваливают в реку. А на окраине – в залив. Весной начнётся ледоход, весь мусор и уплывёт на льдинах в море.

Нева ещё не вскрылась, а один ленинградский охотник – смотрим – уже строит себе шалаш в кустах у самого берега на взморье.

– Славно, – говорит, – думаю тут поохотиться с чучелами на уток.

Мы над ним посмеялись:

– Не рано ли собрался?

– Какое там рано, – говорит. – Солнце уже вон как греет!

И верно: чистый снег ещё держится, не поддаётся, отблёскивает от себя солнечный свет, – а на свалке, где грязь да мусор, уже весь разрыхлился, растаял. Не успели мы оглянуться – у берега, против охотничьего шалаша, большая полынья вытаяла.

Летят к нам на родину перелётные птицы. Летят чайки, летят утки-нырки и другие водоплавающие. Смотрят с высоты – где бы на воду присесть, где бы отдохнуть-посидеть, рыбкой подкрепиться? Негде пристать: все озёра, все реки ещё подо льдом.

Но вот птицы над нашим городом, над Ленинградом. За ним – на взморье – гуляет у берега открытая вода, поблёскивает усталым путникам посадочная полынья. И вереницей плывут по ней нырки и другие утки. Радость!

Быстрыми взмахами крыльев снижаются к воде белые чайки, носятся-кружатся над полыньёй, то тут, то там выхватывают из воды серебристых мальков. Стайка чёрно-белых нырков-гоголей, кучка острохвостых морянок с разлёту плюхается в полынью. А вот, привлечённые открытой водой, полого идут из-под облаков, медленно снижаются большие белоснежные птицы. Это лебеди. Их семнадцать – целый хоровод. Медленно поднимая и опуская громадные крылья, они делают широкий круг над полыньёй, потом круг поуже и, не заметив ничего подозрительного, тяжело опускаются на воду.

Что ж не стреляет охотник?

Тихо опускает он двустволку и восхищёнными глазами следит, с какой величественной грацией касаются птицы-великаны жёлтыми ногами ясного зеркала воды и, отражаясь в нём, складывают на спине усталые крылья. Все как один высоко поднимают прямые шеи, внимательно озираются: не покажется ли на берегу человек с ружьём?

Нет, он притаился в шалаше, совсем близко от усталых путников, но он и не думает в них стрелять: слишком прекрасны эти сказочные птицы, и они под охраной закона. Не каждому выпадает на долю так спокойно созерцать эту красоту. Охотник с благоговением следит за плавными движениями белоснежного хоровода и чувствует себя в театре на знаменитом балете. Какая добыча может так щедро вознаградить его за счастливую выдумку – заблаговременно поставить свой шалаш в том месте, куда прилетят отдыхать и купаться прекрасные лебеди!

Слепой бельчонок

(Рассказ мальчика)

Папа нашёл мне бельчонка весной. Он валялся под большой сосной, где у белки гнездо. Может быть, белка перетаскивала его куда-нибудь и обронила. Я не знаю.

Мы с папой даже не заметили, что он слепой. То есть мы видели, но считали, что он нормальный: ведь они все родятся слепыми. Мы его выкормили из соски. То есть сперва он соску не брал, сперва мы его с пальца кормили: обмакнёшь в молочко палец, а он с него слизывает. А потом на бутылочку стали соску надевать, и он из бутылочки пил.

Он рос, рос, а глаза не открываются. Потом открылись, и мы увидели, что они совсем белые: слепые! Мы не знали, что с ним делать.

Но он такой весёлый был и ласковый. Узнавал по голосу и папу, и меня. Войдёшь в комнату – он раз! – и вмиг у тебя на плече очучивается! А к папе всегда в карман залезал: нет ли там чего вкусненького?

Очень любил шишки, орехи. В лапках держит, зубками быстро-быстро работает. Три ореха съест, четвёртый про запас прячет. Только как прятал-то? Положит куда-нибудь в уголок между полом и стенкой и думает, что спрятал. Слепой. Думает, и все слепые. Не знает, что раз открыто лежит, значит, у всех на глазах.

Слепой, слепой, а по всей квартире отлично бегал, ни на что не натыкался. Со стула на спинку кровати, с кровати на шкаф чересчур даже ловко прыгал; ни разу не было, чтобы сорвался или там вещь какую-нибудь уронил. Такой акробатист!

Вот только когда стул или там что-нибудь неожиданно переставишь, куда ему прыгать, – ну, тут прыгнет и шлёпнется. Слепой же ведь всё-таки. Нисколько не видел.