Лучшие уходят первыми

– Да-да, конечно. Ну, я в этой сцене… Я играл Великого магистра, то есть кардинала Бове. Сильный характер, злая сила – дьявол, а не человек. Бове бросает вызов самому Господу Богу! Но зритель не должен догадаться о том, что Великий магистр на самом деле кардинал Бове. Самое главное, чтобы никто раньше времени не догадался! В этом суть моего замысла, понимаете? – Режиссер смотрел на капитана взглядом алхимика, раскрывающего монарху секрет превращения свинца в золото.

– И что было дальше?

– Дальше… Ну… я говорю: «Жертву!» Приносят женщину, закутанную в черный плащ… – Режиссер умолк.

– И?..

– Приносят женщину… говорю. Кто-то из присутствующих передает мне кинжал…

– Настоящий?

– Ну… да, настоящий. И я… и я… делаю вид, что убиваю эту женщину… – Режиссер запнулся. – Знаете, в свете известных событий это звучит… просто по-идиотски, – сказал он через минуту. – Ну… вы сами понимаете…

– Каких событий?

– Не берите меня на понт, гражданин начальник, – ответил режиссер. – Убийства, конечно!

– Откуда вы знаете про убийство? – спросил Федор, пребывавший в приятной уверенности, что ему удалось захватить режиссера до того, как ночное убийство станет достоянием широких масс.

– Слухами земля полнится.

– И все-таки? – настаивал капитан.

– Жабик… то есть Петр Зосимов, ночевал в городе, и ему рассказала его квартирная хозяйка. Услышала на базаре от своей знакомой. Сосед той – местный Кулибин, такой себе дедок-изобретатель, его еще по телевизору показывали, был ночью в Черном урочище, следил за привидением из озера… Извините, – перебил себя режиссер, – это не мой текст, передаю, как услышал, в оригинале. И якобы обнаружил там мертвое тело… – Вербицкий пожал плечами. – По-дурацки получилось. Подгадали в масть, нарочно не придумаешь. Ничего не понимаю. Мы с утра ломаем себе голову… Актеры клянутся, что никому ни слова… Веры им, конечно, нет, сами понимаете…

– Чем закончилась сцена?

– Да ничем. То есть я сделал вид, что убиваю ее… Она кричала… Евстигнеева наша… Орала так, будто ее действительно резали, до сих пор в ушах звенит. После чего погасили костер и уехали восвояси.

– Куда поехали?

– В Дымари, на летнюю стоянку, – сказал режиссер без особой убежденности в голосе.

– И все?

– Все как будто.

– Виталий Николаевич, вы понимаете, что ваш рассказ выглядит довольно странно? Вы кому-нибудь рассказывали о предстоящей репетиции в лесу?

Режиссер наморщил лоб, вспоминая. И снова у капитана появилось чувство, будто его дурачат.

– Нет, – ответил наконец Вербицкий. – Не припоминаю, чтоб рассказывал. Кажется, никому. – И спросил в свою очередь: – Вы собираетесь меня арестовать?

– Задержать, – поправил капитан. – До выяснения некоторых обстоятельств. У вас есть адвокат?

– У меня есть знакомый адвокат, – сказал режиссер. – Паша Рыдаев. Помогал нам отстоять помещение театра. Вы не поверите, господин капитан, нас верующие совсем затюкали, овечки божьи. Особенно бабки-одуванчики стараются… Ужас! Нет чтобы душой озаботиться на пороге вечности!

– Виталий Николаевич, подумайте на досуге, – режиссер хмыкнул, – если вспомните что-нибудь, передайте через дежурного, что хотите встретиться со мной. Договорились?

– Договорились, гражданин начальник, – режиссер преданно посмотрел в глаза Алексееву. – Вы меня куда определите – сразу к убийцам или пока к хулиганам и растлителям малолетних?

* * *

В записке, переданной Геной Колесниченко, сообщалось, что женщиной, убитой в Черном урочище, была тележурналистка Людмила Герасимова. Федор знал ее – удачливая телеведущая, яркая личность, умница. Ее передачу «Небо в алмазах» знали и любили в городе.

«Герасимова – не случайная жертва, – подумал Федор. – Красивая женщина…»

Он взглянул на часы. Было уже семь вечера. Насыщенный событиями день заканчивался.

Федор неторопливо шел в толпе, планируя оперативные действия на завтра. Поговорить с коллегами и начальством Герасимовой. Захватить врасплох. Посмотреть на их лица…

Директора телекомпании «Интерсеть» звали Виктор Данилович Чумаров. Он оказался солидным представительным мужчиной, прекрасно одетым, которому, однако, не помешало бы сбросить несколько килограммов. Ворот рубашки был, видимо, тесен ему, и он, словно пытаясь освободиться, все время дергал головой.

Он протянул Федору руку и произнес:

– Чем могу… так сказать?

Голос у него был хриплый. Он напряженно всматривался в лицо Федора своими очень светлыми серыми глазами.

– Боюсь, Виктор Данилович, я с дурными вестями, – сказал Алексеев, в свою очередь рассматривая лицо директора.

– Что? – выдохнул тот. – Что-нибудь с… финансами?

– Нет, я по другому ведомству. Ваша сотрудница Людмила Герасимова убита.

– Как… убита? – пролепетал Чумаров. – Людмила? Убита? Не может быть! Господи! – Он стал хватать воздух широко открытым ртом.

– Примите мои соболезнования, Виктор Данилович. Водички?

– Нет… да, пожалуйста. В холодильнике, вон там. Но… как же так? Как же так?

Федор достал из холодильника бутылку минералки, открыл, налил в стакан. Чумаров стал пить, захлебываясь и обливаясь.

– Вы меня прямо убили… – Он осекся, испуганно глядя на Федора. – Как это случилось?