Лучшие уходят первыми

…Я перестаю строчить, отпиваю остывший кофе. Бедный Майкл! После ранения у него депрессия, и он бежит от людей. Я его прекрасно понимаю…

Я вздыхаю. Муся, сидящая рядом с компьютером и греющаяся у его теплого бока, привстает и тянется ко мне приласкаться. Сочувствует. От ее участия у меня начинает щипать в носу. Уже третий день мне никто не звонит. Даже Савелий! Даже этот, из полиции, философ! Неприятный тип и грубиян. Я, как сознательный обыватель, пытаюсь помочь и получаю по рукам. Никого мои открытия не волнуют. Великие детективы все знают сами. Пока я интересовала его как свидетель, он сохранял видимость участия, даже кран починил в ванной, а теперь, когда я ему больше не нужна, полностью выявил свое нутро. Получается, никому на свете я не нужна!

Книжные строчки расплываются до полной неразборчивости. Муся слабо мяукает и, выгнув спину, переступает лапами на столе.

Майклу тоже плохо… Интересно, кто такая леди Агата? Богатая, беззаботная, красивая светская женщина. В мехах и бриллиантах. С холодным сердцем и высокомерной улыбкой…

«…Таверна полна людского гомона.

Табачный дым облаком висит под почерневшими от времени деревянными балками потолка. На грубо сколоченных столах – стеклянные банки с горящими внутри свечками. Пахнет пролитым вином, жаренным на углях мясом и дымом. Присутствуют одни мужчины. Бедно одетые, с обветренными лицами и грубыми руками, они пьют красное вино местных виноградников, курят вонючие трубки и жуют баранину.

В темном углу сидит незнакомый человек, англичанин. Он приходит в таверну каждый вечер, заказывает кислое вино, нехитрый ужин и долго сидит, думая о своем. В центре зала наигрывает на гитаре Пепе, беззубый старик с красной косынкой на шее.

…А потом выходит Мария. Мужчины оживляются. «Мария! – кричат они. – Давай, Мария!»

Она, тонкая, прямая как стрела, застывает вполоборота к зрителям. Гордо вздернута голова. Рука придерживает подол широкой красной юбки. Желтая блузка и красные бусы на высокой шее. Пепе быстрее перебирает струны старыми пальцами. Мария начинает танцевать. Фламенко. Вихрем взлетает юбка вокруг стройных сильных ног. Руки над головой. Она пляшет самозабвенно. В ней столько страсти и силы, что гомон стихает. Десятки глаз, вожделея, следят за каждым ее движением. В старом и молодом начинает жарко бурлить кровь.

Майкл видит, как потемнела ткань блузки под ее руками. Ему кажется, он чувствует ее запах, острый запах молодого, красивого, страстного тела. Запах женщины. Он опускает глаза, испытывая странное волнение. Залпом выпивает красное вино, такое же дикое, как танцующая женщина. Вздрагивает от ее гортанного резкого вскрика. Он видел, как танцуют фламенко в театре, но здесь не театр, а женщина не артистка. Она впитала в себя звуки и движения танца, как впитала воду быстрых ручьев, солнце гор и токи земли, на которой выросла. Танец – проявление ее сути. Она танцует так же, как дышит, смеется, зачерпывает воду в ручье, собирает хворост для очага. Так же танцевали ее мать, бабка и прабабки.

…Я танцую в центре старой таверны, зная, что англичанин, сидящий в темном углу, не сводит с меня взгляда…

Говорят, он приехал лечиться горным воздухом и тишиной. Целыми днями бродит по горам. Сидит на камне, глядя в долину. Читает книжку. Собирает первоцветы. Смешно – мужчина собирает цветы. Наши мужчины никогда не собирают цветов…

…Мы идем по узкой тропинке. Ночь опустилась на землю. Звезды сияют так низко, что до них можно дотянуться рукой. Прохладно, и англичанин набрасывает мне на плечи свою куртку. Я втягиваю ее запах – она пахнет горной полынью. От наших мужчин пахнет потом, вином и луком. Он сказал, что его зовут Майкл. Впервые в жизни, находясь рядом с мужчиной, я чувствую неуверенность и робость.

…Мы добираемся до площадки, откуда глубоко внизу, утопающие в сизом тумане, слабо светят огоньками низинные села. Мы усаживаемся на камень, еще теплый от солнца. Ночь накрывает нас звездным плащом. Наши плечи соприкасаются. Кровь бросается мне в голову. Я поворачиваюсь к англичанину и приникаю губами к его губам…»

…Звонок в дверь вырвал меня из объятий Майкла. Я вскрикнула от неожиданности. Кажется, я несколько увлеклась… переводом. Я облизала пересохшие губы…

В дверном глазке я заметила человека, которого никак не ожидала увидеть под своей дверью. Там стоял капитан Алексеев собственной персоной. Он серьезно и немного грустно смотрел в глазок, и я невольно отодвинулась от двери – мне показалось, он меня видит. Я попятилась на цыпочках, но тут он сказал:

– Откройте, Александра Дмитриевна, я же знаю, что вы дома! Более того, мне даже известно, что вы стоите под дверью. Я пришел не просто так, а по делу. Я хочу объясниться по поводу своего недостойного поведения по телефону. И обещаю рассказать вам о том, что произошло в Черном урочище.

Я разрывалась, не зная, чего хочу больше – нагрубить ему и послать подальше или узнать правду об убийстве Людмилы и гибели Чумарова. Весь город роился слухами и сплетнями, но никто толком ничего не знал.