Лучшие уходят первыми

– Жарко, – сказал капитан, стаскивая с себя пиджак. – Хотите мороженого?

– Хочу, – ответила я.

Мы зашли в первое попавшееся кафе, почти пустое в это время дня.

– Александра Дмитриевна, – начал капитан, глядя на меня мудро и печально, – вы спросили, не заметил ли я чего-либо подозрительного в поведении Марины и ее мужа. Конечно, заметил. Я был бы никудышный сыщик, если бы не заметил. Я не знаю, почему они так переполошились. Не знаю и… Хотите честно?

Я кивнула.

– Если честно, – продолжил он, – я не хочу знать почему. Картины на месте – это самое главное. Я устал подозревать окружающих меня людей во всех смертных грехах и постоянно искать подтекст в любом поступке или слове. Я перестал верить в искренность, милосердие и честные намерения. Мне стыдно, но это так, Александра Дмитриевна. Издержки профессии. Возможно, кто-нибудь назовет это жизненным опытом… Возможно. Ведь у каждого есть что скрывать, а я, как старая опытная ищейка, вижу человека насквозь. К сожалению. Я устал, Александра Дмитриевна…

– Вы не могли бы называть меня по имени, – перебила я капитана, – а то я пугаюсь.

– Ладно. Так вот… Саша, я подумал, если даже у них совесть нечиста, давайте оставим их в покое. Картины на месте, это главное… Хотя, должен признаться, имели место определенные странности…

– Какие странности?

– На таможне был задержан гражданин Америки, начальник известного вам Ромы Мыльникова. За несколько часов до рейса кто-то позвонил в информационную службу аэропорта и сообщил, что он предпримет попытку вывезти за рубеж ценные полотна, украденные из музея. Но это была ложная тревога, как оказалось. Картины, которые он вывозил, принадлежали кисти вашего приятеля Башкирцева и еще одного местного художника и особой художественной ценности не представляли. Непонятная история. И, похоже, перекликается как-то со странным поведением художника в музее, не правда ли? Хотя все художники – люди экстравагантные. И собака странная, тут я с вами совершенно согласен…

– То есть вы пошли в музей, потому что… не из-за меня… а потому что… – Я замолчала, не решив, стоит ли обидеться на капитана.

– Из-за вас! Конечно, из-за вас! Ведь к событиям на таможне я не имею ни малейшего отношения. Так, случайно услышал. А в музей я пошел… из-за вас. И очень рад… Знаете, я понял одну вещь, Саша. Жизнь все-таки прекрасна и удивительна! И девушка с розой… В мире существуют девушки с розами, а я никому не верю, во всех вижу жуликов и проходимцев. И если бы я встретил такую девушку, я бы ей, скорее всего, тоже не поверил… И мне стало страшно, Саша… Мне стало себя жаль… Понимаете?

– Понимаю, – ответила я тихо.

– Я, наверное, уйду на преподавательскую работу. В наш педагогический университет, читать философию.

– Думаете, там будет легче?

– Не знаю, Саша… Я никогда не был идеалистом. Но не все же они такие… непробиваемые… эти представители молодого племени. Я уверен, что попадутся один или два, с которыми мы найдем общий язык… И на том спасибо. Ваше мороженое совсем растаяло…

– Что?

– Ваше мороженое растаяло!

– А! Да…

…Капитан рассеянно смотрел в чашку с кофе. Распущенный узел галстука, закатанные рукава рубашки… («Красивые руки», – отметила я, рассматривая его украдкой.) Погружен в невеселые мысли. Он был чем-то неуловимо похож на Майкла Винчестера…

– А вы любите фламенко? – вдруг вырвалось у меня.

– Фламенко? – он оторвал взгляд от чашки, внимательно заглянул мне в глаза. – Испанский танец? Не знаю… А почему вы спросили?

– Так просто…

– Я видел, как танцуют фламенко живьем только один раз, в Барселоне, в дешевой таверне, – сказал он задумчиво. – Так называемое народное фламенко. А до этого видел по телевизору – танцевали молодые гибкие люди в красивой одежде. А в таверне женщина… не очень молодая даже, в простом платье, в туфлях на стоптанных каблуках. Эта женщина была как стихия грубая, сильная, та, что и отталкивает и притягивает одновременно. Тех, из телевизора, я уже забыл, а ее помню. Удивительно… Саша, а почему вы вдруг спросили?

– Не знаю. Так как-то…

– Это что, музей вам навеял? Девушка с розой?

– Наверное…

* * *

…Мы вышли из кафе и медленно побрели в сторону городского парка. Домой мне не хотелось. Наверное, капитану тоже. Мы, не сговариваясь, свернули в парк, пошли по аллее с растрескавшимся асфальтом. Из трещин мощно тянулась молодая трава. Из набежавшей тучки вдруг посыпался легкий дождь. Мы забежали под старый кряжистый вяз. Шел дождь, светило солнце. Капли дождя сверкали в косых закатных лучах и шуршали в листьях вяза. Благоухала мокрая трава. От земли поднимался теплый пар.