Лучший частный детектив

Снаружи стену оштукатурили, придав ей вид естественной скалы. Может, ещё что-то оставили для маскировки, но столетия стёрли этот камуфляж, а землетрясения, которые, возможно, были редкостью в те годы, со временем разрушили кладку. Образовалась дыра, которую и приспособили для своих волчат Призрак и Сэра. Ну и, наконец, случай приводит сюда нас, чтобы мы увидели всё это своими глазами.

— Довольно логично, Ватсон. Думаю, что ты прав. Не стоит подвергать себя риску, зная, что в наших рюкзаках лежат почти две сотни старинных золотых монет.

Мы вернулись к саркофагу. Часы на смартфоне показывали, что уже шестой час. Близился вечер, и нужно было срочно решать, что делать дальше.

— Слушай, Лёха, а давай хотя бы кубок рассмотрим на свету: уникальная вещь всё-таки.

— Я слышу подозрительные нотки в вашем голосе, Холмс. Уж не намереваетесь ли вы лишить мертвеца его ценностей?

— Тьфу на вас, Ватсон, и ещё раз тьфу! Удивляюсь, какие дикие мысли порой посещают вашу ментовскую голову. Просто посмотрим и всё. Ничего личного, как говорят копы в штатовских фильмах.

— Ну-ну… Давай посмотрим.

Мы протиснулись к дневному свету. У меня в руках был кубок, Успенцев держал наши рюкзаки. На площадке я поставил кубок на камень, так кстати скатившийся во время недавнего землетрясения. Теперь отчётливо была видна тонкая работа безымянного мастера. Красивый получился кубок.

— Слушай, Игорёк, а давай-ка я тебя сфотографирую рядом с ним, — подал голос Лёшка.

— Давай, а потом — я тебя.

Мы запечатлели себя рядом с реликвией, полюбовались ею и отошли в сторону.

— Ну, так что будем делать, Игорь? Пора решать, время идёт.

— А сам как думаешь? Ты же понимаешь, что за предмет у нас в руках, и какова его стоимость. Я уже не говорю о той наковальне, что осталась в гробнице. Она вообще, на мой взгляд, продукт неземных технологий.

Успенцев думал, опустив голову, потом он взглянул на меня и я никогда ещё не видел его таким серьёзным. Передо мной стоял не весёлый друг моего детства Лёха, а начальник убойного отдела нашего мегаполиса Алексей Борисович Успенцев.

— Вот что я думаю, Игорь, по этому поводу. Тот человек, что лежит в саркофаге, народ, который он и сейчас представляет, согласись, заслуживают уважения. Эти реликвии, ради которых они отдали свои жизни, были важны для них. В том числе и эта чаша, или кубок. Можно, конечно, предположить, что это и есть тот самый Святой Грааль. Я допускаю даже, что это так. И что это нам даёт?

— Мелочь, если верить преданиям, всего лишь вечную жизнь. Ты разве не хочешь стать бессмертным?

— А ты? Ты хотел бы пережить детей, которых, кстати, у тебя всё ещё нет?

— Не знаю, я никогда не думал об этом предметно, повода не было.

— Я тоже, но что-то мне не хочется бессмертия, если честно. Пусть всё будет так, как задумал Создатель. Уж ему-то было виднее.

— Ну, хорошо, допустим, что ты убедил меня. А как в отношении рыночной стоимости этого предмета? Такие деньги смогли бы украсить любую жизнь.

— Да, могли бы. Но, во-первых, мы с тобой, брат, и без того не бедные люди, в особенности принимая во внимание содержимое наших рюкзаков, а избыток денег только портит человека, снижая его жизненный иммунитет. Это моё мнение, которое, правда, не все разделяют.

Во-вторых, подлинность кубка ещё нужно доказать, и я не представляю, как это можно сделать втайне от окружающих.

И, наконец, последнее. Как ты думаешь, сколько времени — дней, недель, месяцев — нам удастся прожить после того, как сведения о кубке станут достоянием даже небольшого количества людей?

Я не знал, что возразить на эти доводы. В них была неприятная логика.

— Молчишь?… Так я тебе как мент со стажем скажу: после этого наша жизнь не будет стоить ломаного гроша. Не будет ни денег, ни кубка, ни вечной молодости.

— Хорошо, как ты предлагаешь поступить?

— Игорь, я тебя как брата прошу, давай вернём его тому, кто верно хранил эту вещь все эти сотни лет. Поверь мне: это будет правильно. Да, и электрическую наковальню, как ты её называешь, я тоже предлагаю не трогать. Пусть остаётся там, где она пролежала всё это время.

В воздухе застыло короткое молчание.

— Лёшка, друг мой, — нарушил, наконец, его я, — одно могу сказать тебе: ты — человек, и ты прав: вернём кубок его хранителю. Пусть всё остаётся так, как было до нашего прихода.

В пылу разговора мы не заметили, как вокруг сильно потемнело. Где-то высоко над нами раздалось глухое ворчание первого громового раската. Над каньоном виднелись тёмные тучи, явно собиралась разразиться гроза. В образовавшемся сумраке стоявший на камне кубок стал излучать слабое свечение.

— Смотри, — произнёс Успенцев почему-то шёпотом, — он светится.

Зачарованные видением, мы застыли, и только очередной раскат грома вывел нас из этого оцепенения.