Лучший частный детектив

Впрочем, насколько я понимаю, Писаржевского и бабушку Варю, кроме занятий химией, долго ещё связывали чисто духовные узы. Они обменивались письмами до самой его смерти в 1938 году. Мама передала мне стопку этих писем и довольно толстую тетрадь, принадлежащую Бродскому, исписанную формулами и текстом, который трудно было разобрать.

В тетрадь были вложены три старые черно-белые фотографии. На первой и второй позировали двое мужчин. Один из них был явно Писаржевский, мне приходилось и раньше видеть его портреты, а рядом с ним находился симпатичный мужчина лет сорока. Судя по надписи, сделанной на обороте, это и был мой прадедушка, а сам снимок сделан в 1927 году.

Вторая фотография оказалась датированной десятью годами позже. На ней отчётливо видно, как постарел Лев Владимирович, а вот его ученик на фотографии выглядел, как ни странно, даже помолодевшим. И если бы не надпись на обороте, я никогда не поверила бы, что это всё тот же мой прадедушка. Уже после смерти матери я часто сравнивала обе фотографии, убеждаясь каждый раз, что человек на более позднем снимке выглядит гораздо моложе. Навскидку я бы дала ему лет тридцать, но никак не пятьдесят.

— А что было в тетради? О чём в ней шла речь?

— Тетрадь я стала пытаться читать всего лишь пару месяцев назад. Это оказалось очень непросто, её автор обладал на редкость ужасным почерком. Кроме того, текст часто прерывался цепочками непонятных для меня химических формул, многое было тщательно зачёркнуто. По моим подсчётам я сумела прочитать за это время чуть более пятидесяти страниц, часто просто логически строя предложения по отдельным словам. Я ведь филолог по образованию, хотя в силу обстоятельств и вынуждена работать в нашем областном архиве.

— Вы знаете языки?

— Да, моя мама преподавала в мединституте. Она ещё в детстве стала обучать меня латыни, объясняя это тем, что она является основой многих европейских языков. И она оказалась права, впоследствии я поступила в университет на филологический факультет и сейчас хорошо владею английским, французским, немецким, испанским, итальянским языками.

— Неслабо! Примите мои комплименты, Даша. И при таких талантах вы работаете в архиве?

— Так получилось… Кстати, там интересно работать, хотя платят, увы, катастрофически мало.

В это время официант принёс заказанные нами салаты, пожелал приятного аппетита и удалился. Недолгое время за столом царило молчание. Затем Даша продолжила свой рассказ.

— Из того, что мне удалось прочитать, я поняла, что моего предка интересовала тема философского камня, дающего не только бессмертие человеку, но и открывающего доступ к сакральным знаниям. Его личные заметки часто прерывались выписками из каких-то алхимических трактатов. Было понятно, что автор записок знает латынь, а также арабский язык и, похоже, хорошо разбирался в египетской иероглифике. Эти выписки я, естественно, не могла перевести, но из комментариев, в принципе, было понятно, о чём шла речь.

Так или иначе, суть написанного всегда касалась создания некоторого эликсира бессмертия. Похоже, Броцкий искренне верил в то, что подобное химическое соединение может быть получено. Более того, он, опираясь на старинные сказания, приводил примеры того, что в глубокой древности эликсир существовал и был опробован на реальных людях. В качестве доказательства он приводил нередко встречающееся в преданиях упоминание о живой и мёртвой воде. Думаю, что в детстве и вам доводилось читать такие сказки.

— Да, разумеется, — согласился я, с интересом слушая рассказ девушки, — особенно в русских сказках, где убитый герой часто оживает с помощью этих двух вариантов воды. Причём вначале его омывают мёртвой водой, а затем — живой, и, насколько мне помнится, никогда в обратном порядке.

— Да, в своих записках на эту особенность обращает внимание и мой прадед. И каждый раз фраза, где она отмечена, либо подчёркнута, либо взята в рамку. Видимо, он придавал этому особое значение. Одна из страниц тетради полностью покрыта всего лишь двумя словами — «живая» и «мёртвая», словно писались они в состоянии глубокой задумчивости.

— Интересно, что заставило этого, судя по всему неглупого человека, заниматься алхимией?

— Это отдельная история. Мне тоже были непонятны устремления Бродского, пока я не стала читать письма Писаржевского. В одном из них он пишет, что его ученик, безусловно, талантлив и достиг бы многого, если бы не чрезмерное увлечение мистикой, переданное как бы по наследству. Дело в том, что и отец, и дед Броцкого всю свою жизнь посвятили египтологии. В Египте они провели десятки лет, занимаясь раскопками, собирая артефакты, предания. Особое место в них занимали жизнь и учение Гермеса Трисмегиста. Вы ведь слышали о нём?

— В самых общих чертах. Знаю только, что с его именем связаны так называемые герметические знания, да, собственно, и всё.