Лучший гарпунщик

– Коней, коней держи! – крикнула Вера, пробежав мимо меня и оттолкнув так, что я чуть не свалился в рыжую дорожную грязь.

– Стой, девка! – заорал я, видя, что она несется к вожделенной гнедой лошади, даже не глядя на валяющегося на земле человека, который вовсе не был мертв, а уже приподнимался на локте.

– Лежать! – рявкнул я, и выстрелил ему в грудь.

Снова грохнуло, того откинуло ударом, из руки выпал длинный нож, а испуганная выстрелом из– за спины девочка с визгом отскочила в сторону, споткнулась и растянулась на дороге. Однако, время терять на обиды не стала, а перекатившись, вскочила на ноги, и не обращая на меня ни малейшего внимания, снова понеслась вперед. И через пару секунд уже сидела в седле, а еще через минуту вела уже за собой в поводу двух других лошадей, улыбающаяся и гордая собой, и совсем ни капли не шокированная развернувшейся перед ней бойней.

А я стоял над одним из убитых, перекатывая в ладони подобранные пустые гильзы и задумчиво его разглядывая.

– Это негр? – спросил я Веру, так и не спускавшуюся с седла.

– Негр, не видишь разве?

В ее голосе явственно слышалось недоумение моей непонятливостью. Нет, я понимаю, что я ничего не понимаю, но… в этом самом моем понимании, на негра, черного и губастого, похож был больше я, чем убитый молодой мужик, лежащий передо мной в грязи. Худощавый, мускулистый, он весь был покрыт татуировкой в виде переплетающихся орнаментов, даже лицо, а на лбу у него было выколото нечто, напоминающее три разновеликих треугольника, сомкнувшихся краями. Еще он был смугл потому, что загорел почти до черноты, что немудрено на таком солнце, но в остальном… В общем, волосы у меня были даже темнее, потому что его русые космы, заплетенные в многочисленные косички, выцвели на солнце, да и в небо он смотрел раскрытыми и остекленевшими голубыми глазами. И если к чертам лица присмотреться, то Ванька Ванькой получается, Рязань косопузая.

Другое дело, что этот «Ванька» одет был в портки с чужой задницы, которая размера так на три больше была, чем у него, да и подпоясан веревкой. Я глянул на другого, одетого не только в портки, но и рваную рубашку, которая тоже не выглядела так, словно ее на него шили, к тому же одного рукава у нее не хватало примерно наполовину.

На третьем же было что-то вроде набедренной повязки, сделанной из мешковины, причем мешковины настоящей – на ней сохранились трафаретные буквы от какой-то надписи. В общем, вопрос «дикарства» в данном случае даже не возникал. Но другие вопросы оставались.

– Вера, ты прости… у нас негры по– другому выглядят. – сказал я. – А почему вы этих неграми называете?

– А как их еще называть? – удивилась девочка. – Они же негры.

Видать, я совсем чушь пороть буду, но прояснить ситуацию я намерен. И проясню.

– Негр – это черный. – сказал я. – Черного цвета.

– Верно! – вдруг обрадовалась Вера. – Господь в бесконечной мудрости своей дал нам облик по образу и подобию своему. И Господь есть Свет, и слава его освещает земли наши. Так?

– Ну… так. – в общем, согласился я.

– И свет славы Господа есть цвет белый, он же цвет чистоты. На языке франков – «бланко», так?

– Ну… если на «языке франков», то так. – подтвердил я, удивляясь такому названию для испанцев – «франки».

– А если кто по дикости и злобе своей отвергает образ, Господом ему данный, и оскверняет лицо, повторяющее лик Его, может ли он быть чист?

– Ну… нет? – попробовал угадать я.

– Верно! – торжествующе ответила девочка, воздев руку как проповедник. – Отвергший образ Господень нечист, а нечистоту означает цвет черный, на языке франков как?

– «Негро»?

– Ха! – указала она на меня пальцем. – Сам все знаешь, а придуриваешься. Поэтому и негры.

– Понятно. – кивнул я. – А у нас таких просто дикими зовут. Или дикарями.

– А эти из негров самые плохие. – добавила девочка. – Они охотятся на других негров и продают их торговцам. И нападают на купцов.

– А на нас зачем кинулись? – уточнил я.

– Они не думали, что ты так быстро стреляешь. – ответила она. – Наверное, хотели поймать, а потом продать. Видишь боло? – она указала пальцем на измазанный в грязи ловчий инструмент, так и тянущийся из руки убитого. – Ты большой. сильный, а я… девочки всегда дорого стоят на рынках у турок. Тем более такие…

Она гордо покрутила в пальцах свою светлую косичку.

– Хорошо. – кивнул я. – Вот у этого ружье. У того я револьвер вижу. И сумки у них чересседельные, надо пошариться.