Лучший гарпунщик

— А у вас свои негры есть? — спросил я. — Ну, дома, в смысле.

— Нет, откуда? — снова удивилась она. — Негры есть у плантаторов, но у них и объездчиков своих много. Кто будет негра держать в доме? Кому жизнь недорога? Есть свободные негры, конюх, например, и повар, но они работают по найму.

— Это как? — не понял я.

— Если негр готов вступить в лоно Церкви Христовой, то он ходит в больницу при храме и там ему начинают выводить татуировку с лица. — снова пустилась в объяснения моя спутница. — Когда ее всю сведут, местный Преподобный допускает его к Крещению. И после этого его отпускают — никто не вправе держать в собственности христианина, вернувшего себе облик Божий. Правда, никто и не обязан его кормить, поэтому он должен найти себе работу. И ходить в больницу, где ему будут понемногу сводить татуировку со всего тела.

— Ага… во как. — поразился я. — А если он перестанет ходить в больницу?

— Тогда Преподобный вправе его судить, как за малое преступление. И он будет наказан, как карманник, попавшийся в первый раз.

— Это как?

— Кнутом, как же еще? — снова удивилась она моему вопросу.

— Ага… — только и нашелся, что ответить, я.

— Вот здесь полковник сидит. — сказала между тем Вера, указав на низкую деревянную дверь в стене массивного одноэтажного флигеля. напоминающего цейхгауз.

Никакой охраны у двери не было, поэтому мы просто толкнули дверь и оказались в полутемном и довольно прохладном, особенно после уличного зноя, помещении. Низкий потолок, маленькие окна в глубоких нишах, длинный стол, за которым сидела уже знакомая четверка — «Цыган», недавно на наших глазах клеймивший преступников, и трое его помощников, все с висящими на шее латунными бляхами со знаком креста и какой-то надписью. На столе расположился кипящий чайник, а на развернутой бумаге красовалась горка свежих калачей.

В углу комнаты стояла ружейная пирамида, в которой в рядок выстроились вороненые винтовочные стволы, на стене висели какие-то плакаты о розыске и объявления, и еще черный простой крест. К моему удивлению, никаких икон в «красном углу» я не увидел, хоть и ожидал.

— Чем служить можем, уважаемые? — спросил пожилой дядек — тот, что держал на казни коробку с клеймами.

— Нам бы к полковнику. — сказала Вера. — О нападении на обоз рассказать.

— Туда проходите. — лаконично сказал он, указав на еще одну дверь, в дальнем конце караулки.

— Спасибо. — хором ответили мы и направились туда.

За дверью оказалась еще комнатка, теперь уже совсем тесная, большую часть которой занимал письменный стол, заваленный бумагами. На побеленной стене, возле обязательного креста, висела большая карта окрестностей города с какими-то пометками и воткнутыми в нее флажками и значками. Еще на стене, на крючьях. как у оружейника на стенде были, висели несколько разных винтовок.

За столом, на простом и не слишком удобном стуле, грубо сколоченном из деревянных брусков, сидел среднего роста человек в сбитой на затылок шляпе. Недлинная борода, худое и умное лицо, загорелое на местном солнце до цвета мореного дерева, голубые, очень светлые глаза. Одет он был в черную жилетку-разгрузку с множеством карманов, и серую рубашку под ней, с завернутыми до локтей рукавами. Все левое предплечье покрыто целой сеткой шрамов, словно кто-то пытался прожевать руку этого человека и немало в этом преуспел.

— Проходите, не стесняйтесь. — подбодрил он нас, едва мы показались на пороге, и снимая шляпу при виде Веры. — С чем пожаловали?

— Обоз наш побили. — сказала Вера. — Павла-купца, что с Большого Ската, какой на Торг пошел. Мы двое уцелели, и больше никого.

— Кто? — спросил полковник, поднимаясь из-за стола и делая шаг к карте. — И где?

К моему удивлению, а я привык к тому, что понятия «женщина» и «карта» несовместимы, Вера ни на секунду не задумавшись, ткнула пальцем в какую-то точку на карте, добавив:

-Здесь. Сразу, как степь закончилась, в овраге. Племя Горы. У них ружья были, вот такие…

Она обернулась ко мне, и я понял без слов, что она хотела. Снял с плеча трофейную однозарядку, выложил на стол перед полковником. Туда же присовокупил старый револьвер. Тот кивнул коротко, револьвер сразу отодвинул в сторону, не найдя в нем ничего интересного, а винтовку взял в руки, осмотрел.

— Басурская работа. — сказал он. — Уже не в первый раз вижу. Специально для негров делают, чтобы подешевле. А ты что скажешь, боец?

С этими словами он обратился ко мне.

— А я не знаю. — ответил я без излишней выдумки. — Могу сказать только, что такой затвор с рычагом — дешевле и не придумаешь. Но сломать невозможно и стрельнет неплохо, пока затвор не разболтается.

— Правильно думаешь. — кивнул полковник. — Но говоришь странно. Откуда сам?

— Не знаю. — пожал я плечами. — Проблема у меня с этим.

Насчет таких вопросов я давно для себя решил — из легенды выбиваться не надо. Решили, что у меня «мозги помялись», на том и стоять будем.

— Не понял. — прищурился собеседник.

— Память я потерял, большими кусками. — ответил я. — Как раз во время боя.