Лучший из лучших

Широкополая шляпа слетела с головы Пикеринга, полы куртки захлопали по спине. Он поднял руку, защищая лицо от песка и острых веточек.

Потрепанный кусок брезента, наполненный ветром, раздулся и резко хлопнул, точно парус, перекинутый через фордевинд. Грубая ткань хлестнула кобылу по морде. Животное в панике заржало и вздыбилось так высоко, что чуть не опрокинулось на спину. Сквозь пелену красной пыли Джордан метнулся к лошади, пытаясь схватить ее за уздечку, но опоздал на какое-то мгновение.

Пикеринг поднял руку, защищая лицо, и вздыбившаяся лошадь застала его врасплох: потеряв равновесие, он вылетел из седла, ударившись о твердую землю затылком и плечом. Свист ветра, резкий выдох Пикеринга и тяжелый шлепок упавшего тела заглушили легкий щелчок сломанной кости. Кобыла коснулась земли и рванула с места в галоп, направляясь к проходу через изгородь. Нога Пикеринга застряла в стальном стремени – лошадь потащила всадника за собой. Поворачивая к проходу, она бросила Пикеринга на изгородь, и белые колючки длиной в палец, точно иголки, воткнулись в тело.

Наконец кобыла вырвалась на открытую местность: обмякшее тело с раскинутыми руками тащилось по каменистому грунту, по кустикам, через которые перепрыгивала лошадь. Сначала Пикеринг волочился на спине, потом лодыжку перекрутило в стремени, и он перевернулся лицом вниз: жесткая почва сдирала кожу со щек и лба.

Джордан непроизвольно бросился вслед, всхлипывая от ужаса.

– Стой, красавица! Успокойся! – кричал он кобыле.

Испугавшись ветра и удара брезентом по морде, лошадь совсем ошалела, чувствуя непривычный груз, тащившийся позади. Она добралась до отвалов пустой породы и снова повернула – слава богу, на этот раз кожаный ремень на стремени с треском разорвался. Освободившись от груза, кобыла галопом помчалась по тропинке между отвалами.

Джордан упал на колени рядом с неподвижным телом изувеченного Пикеринга; тот лежал, уткнувшись лицом в пыль, дорогая накидка изорвалась, сапожки стерлись.

Осторожно, поддерживая голову ладонями, Джордан перевернул пострадавшего на спину, чтобы он мог дышать. Лицо Пикеринга превратилось в кровавое месиво из запекшейся крови и пыли, со щеки свисал лоскут кожи, но глаза были широко раскрыты. Несмотря на полностью обмякшее тело, Пикеринг был в сознании. Он посмотрел на Джордана и шевельнул губами:

– Джорди, я ничего не чувствую, совсем ничего. Все онемело – руки, ноги, абсолютно все.

На растянутом одеяле его отнесли в лагерь и бережно уложили на узкую железную койку в спальне рядом с комнатой Родса.

Через час приехал доктор Джеймсон. Увидев, что Джордан промыл и перевязал раны, он одобрительно кивнул:

– Хорошо. Кто тебя научил? – Доктор не стал дожидаться ответа. – Пойдем, мне нужна твоя помощь.

Он передал Джордану саквояж, снял сюртук и закатал рукава рубашки.

– Выйдите, – велел доктор Родсу. – Не мешайте нам.

Осмотр занял всего несколько минут: пострадавший оказался полностью парализован ниже шеи. Доктор посмотрел на Джордана и, убедившись, что находится вне поля зрения Пикеринга, покачал головой.

– Я сейчас вернусь, – сказал он. – Мне нужно поговорить с мистером Родсом.

– Джорди, – с трудом прошептал Пикеринг, как только Джеймсон вышел. Юноша нагнулся поближе. – Шея, у меня сломана шея.

– Нет.

– Молчи. Слушай. – Пикеринг нахмурился, недовольный тем, что его прервали. – Пожалуй, я всегда знал, что это будешь именно ты – так или иначе. – Он осекся, на лбу выступил пот. Пикеринг снова приложил огромные усилия и продолжил: – Я думал, что ненавижу тебя. Теперь уже нет. Не осталось времени для ненависти.

Больше он не сказал ни слова – ни ночью, ни на следующий день. На закате, когда жара в крошечной комнатке с железными стенами немного спала, Пикеринг открыл глаза. Он ужасно исхудал: тонкие кости лба и скул просвечивали сквозь прозрачную кожу, глаза почернели и запали.

Родс наклонился над ним, приложив ухо к сухим побелевшим губам. Шепот был едва слышен – легкий, как шорох опавшего листочка. Джордан не уловил слов, но Родс зажмурился, словно от невыносимой боли.

– Да, – прошептал он почти так же тихо, как умирающий. – Да, Пиклинг, я знаю.

Родс открыл глаза – в них блестели слезы. Его лицо пошло багровыми пятнами.

– Джордан, он умер, – всхлипнул Родс и прижал руку к груди, точно пытаясь удержать разрывающееся сердце.

Нарочито медленно он наклонился и поцеловал разбитые мертвые губы.

Зуга подумал, что голос почудился ему во сне – нежный, тихий и в то же время дрожащий, полный мольбы. Зуга проснулся, но голос все еще звучал; вдобавок в окно у изголовья осторожно постучали.

– Иду, – так же тихо ответил Зуга, не спрашивая, кто это, – и так ясно.

Он торопливо оделся в полной темноте, инстинктивно чувствуя, что нельзя зажигать свечу, взял сапоги и вышел на веранду.

Зуга бросил взгляд на луну – уже за полночь – и повернулся к темной сгорбленной фигуре, прижавшейся к стене.

– Вы одна? – испуганным шепотом спросил он.

– Да. – В голосе явственно звучали боль и отчаяние.

– Вам не следовало приходить – тем более одной, миссис Сент-Джон.

– Мне некуда больше идти.

– Где Мунго? Где ваш муж?