Лучший мир

– Откуда знаешь?

– Ну не всё же такие, как ты, – в углу сидят и с людьми не общаются, – усмехнулся Уборевич. Потом бросил на Межлаука напряжённый взгляд и каким-то осипшим голосом попросил: – Если будет шанс – замолви там за меня словечко. Скажи, мол, понял он всё, согласен, дураком был, понимает, что не в своё дело полез. Не повторится этого больше никогда…

Валерий Иванович несколько мгновений смотрел на человека, только что подарившего ему огромную, немыслимую надежду, а потом молча кивнул. Тот также молча кивнул в ответ и отошёл.

Утро началось с суматохи. Межлаука разбудили выстрелы, шум, лай собак. Правда, происходило это всё не в бараке, а на улице. Валерий Иванович встревоженно дёрнулся и попытался приподняться, чтобы заглянуть в затянутое льдом окошко, но тут входные двери в барак с грохотом распахнулись, и в помещение ввалился десяток энкавэдэшников с пистолетами-пулемётами на изготовку.

– Всем лежать! – заорал дюжий сержант. – Не вставать! Попытку встать с нар или сделать что-то без команды буду считать попыткой к побегу! – А по бокам от него заходились непрерывным лаем две мощных овчарки.

«Вот и накрылся мой этап», – с тоской подумал Межлаук, замирая на нарах. Барак будто вымер. Сержант ещё несколько мгновений напряжённо всматривался, водя дулом из стороны в сторону, затем молча мотнул головой, после чего двое конвоиров, стоящих справа и слева от него, выскочили вперёд и, подскочив к отдельно стоящей рядом с печкой-буржуйкой настоящей кровати с сеткой, одним движением сдёрнули с неё худого, жилистого типа с золотой фиксой, который демонстративно проигнорировал все команды вертухаев и сел, демонстративно развалившись на кровати и взирая на происходящее с нескрываемой насмешкой. Это был «смотрящий» за их бараком авторитетный «мастевой»[88] Верблюд. До сего момента он казался всем неприкосновенным, поскольку именно он с помощью собравшихся под его рукой «громил» и «шестёрок» обеспечивал в бараке необходимый «порядок». Самыми жестокими методами. Как-то противостоять ему сумели только «политические» из числа бывших военных. Да и то это получилось только после того, как те в одной из схваток «разменяли» два своих трупа на два трупа из числа подручных Верблюда. Одним из них оказался его на тот момент правая рука бандит Лапа, сидевший за разбой с убийством. Верблюд тогда много орал, что не простит, что виновные ему ответят, но с того момента на «военных» больше сильно не наезжал. Возможно, просто выжидая момента…

– Начальник, чё за дела? – вскипел тот и начал вырываться из рук скрутивших его бойцов. – Да что за кипеш… – Больше он ничего произнести не успел, потому что сержант молча поднял пистолет-пулемёт и сделал один выстрел. Верблюд вздрогнул всем телом и мёртво обвис, так и не закончив фразу.

– Я предупреждал, – зло бросил сержант, – любое движение без команды считается попыткой к бегству или нападением. Что непонятно?

Барак замер. Произошедшее на глазах у всех «низвержение тирана» стало полной неожиданностью и-и-и… настоящим сокрушением устоев. Сержант ещё раз обвёл взглядом сонм уставившихся на него испуганных, озадаченных, удивлённых и-и-и… в существенной части обрадованных глаз, после чего мотнул головой двум подчинённым, державшим труп Верблюда:

– Это в тачку – и дальше по списку.

За следующие полчаса барак покинули Крест, Балалайка, Лоб, Козырь, Нюха и Табур – все самые ближние прихлебатели покойничка. Причём Табур, так же как и Верблюд, вперёд ногами. Ну мало ему показалось первой наглядной демонстрации того, что энкавэдэшники шутить не собираются. А может, просто поторопился заявить свои претензии на место покойного Верблюда… А вот никакой отмены этапа, слава богу, не случилось.

– Ой, что-то начинается… – возбуждённо прошептал Валерию Ивановичу на завтраке Уборевич, заняв соседнее место на лавке. – Эвон как за уголовников взялись. Во всех бараках чистку затеяли. Семнадцать человек по лагерю наглухо положили. Причём все из самых «мастевых»! Ой, начинается… – Он запнулся, окинул Межлаука горящим надеждой взглядом и снова напомнил: – Не забудь про меня, ладно?..

До Москвы Валерий Иванович добрался в начале января. Бутырка встретила непривычной суетой и грохотом каблуков по металлическим трапам. Похоже, она принимала и отправляла отнюдь не один этап.

К удивлению Межлаука, его поместили не в общую камеру, а в одиночку. Причём неожиданно хорошо обустроенную. В камере даже было бельё и стульчак со вставленным ведром вместо обычной параши. По всем тюремным правилам – немыслимое дело. А ну как заключенный свернёт простыню и на ней повесится? Или с получившимся из простыни валиком нападёт на конвоира как с дубинкой либо удавкой?

Первые три дня его никто не трогал. За это время Межлаука сводили в баню и парикмахерскую, а также заменили его потёртую и заношенную тюремную робу на новую. Это было совсем уж невероятным событием, так что его надежды на положительные изменения в своей судьбе ещё больше укрепились.