Лучший режиссёр, главы 201-300 (ЛП)

Ван Ян посмеялся, не став спорить на эту тему, к тому же он не то имел в виду. Глядя на Натали в экране, он произнёс:

– Настроение этого стиха вообще-то можно изобразить в картине: сквозь окно пробивается свет лампы, по дому расхаживает силуэт человека с книгой в руках. Возможно, возле дома ещё есть спящий петух. Ты можешь прочувствовать усердие этого человека! Вспомни неделю до экзаменов и не говори, что сон для тебя проблема.

– О-о! – понимающе кивнула Натали и, представив картину, с улыбкой сказала: – Камера поднимается вверх и показывает яркую луну, зависшую в ночном небе!

– Я в последнее время изучаю китайскую классическую поэзию и обнаружил, что есть стихи, которые необычайно образные и превосходно передают настроение. Это очень круто, – восторгался Ван Ян, задумавшись о тех стихах. – О боже! Это потрясающе, восхитительно!

В этих стихах, написанных более тысячи лет назад, содержатся неописуемые чувства, которые прямо-таки бьют в самое сердце. А образность стихов настолько мощная, что по ним можно рисовать картины: эстетически прекрасные, одухотворённые, мрачные… Цельные картины с разной атмосферой. Ощущение “совместного блуждания мысли и материи” и ощущение “поэзии и живописи как единого целого” отсутствуют во многих западных классических стихах, включая романтизм.

Лишь в символизме, зародившемся в конце 19 века, и имажизме, вдохновлённом в начале 20 века японскими хайку и древней китайской поэзией, есть это глубокое, непостижимое настроение. Например, стихотворение Уильяма Батлера Йейтса «Остров на озере Иннисфри». Только по сравнению с китайским поэтом 14 века Тао Юаньмином, лирика Йейтса кажется довольно многословной, что влияет на образность.

Зато в англо-американском имажизме, главным представителем которого стал Эзра Паунд, нет многословности. В процессе изучения японских хайку и переведённой на японский язык китайской классической поэзии Паунд выделил три принципа, которыми должен обладать имажизм: “субъективно или объективно, но напрямую описывать вещи и явления”, это есть образность; “никакого пустословия” и “использовать разнообразные стихотворные размеры”.

Эзра Паунд считал, что образ формируется в конкретный момент времени, на основе интуитивного восприятия, у него нет никаких эмоциональных украшений, именно простое описание вещей производит на читателя впечатление. Он даже сказал, что «создать один-единственный образ за целую жизнь – ценнее, чем целые тома».

А его известный образцовый стих «На станции метро» добился этой цели:

The apparition of these faces in the crowd:

Petals on a wet, black bough.

(Видение этих лиц в толпе:

Лепестки на влажном черном суку)

Несмотря на невозмутимость, лаконичность, содержательность и специфичность имажизма, Ван Яну всё-таки казалось, что это ограничивает выражение настроения. Эта ограниченность и стала причиной скоропостижного затухания имажизма. А поскольку Эзра Паунд не знал китайского, не разбирался в китайской культуре и опирался на древнюю китайскую поэзию, переведённую на японский или дословно переведённую Эрнестом Феноллозой на английский, это привело к многочисленным ошибкам и утрате настроения стихов.

Сравнив одно из стихотворений Ли Бо и стихотворный перевод Паунда, Ван Ян почувствовал себя везучим. Он знал китайский, с детства изучал китайскую культуру и мог напрямую коснуться и ощутить “образ”, к которому Паунд стремился всю жизнь. Это было настоящее счастье!

Потому что перевод остаётся переводом. Неважно, отсутствуют ли ошибки, неважно, какое используется литературное направление, настроение китайской классической поэзии можно уловить, только понимая китайские иероглифы. Лишь чтение иероглифов способно вызвать в душе те тонкие чувства и яркие образы.

Эти живописные, утончённые стихи сейчас были у Ван Яна предметом обожания и служили коридором, ведущим к миру «Светлячка». Они позволили Ван Яну почувствовать и найти способ, как совместить ковбоев Дикого запада с восточной эстетикой, вдохновили его на создание многих кадров. Он уже придумал одну важную картину, которая непременно будет интересной.

Ван Ян раньше увлекался романтической и лирической поэзией, как раз в то время написал: «Натали в роли Матильды подобна эльфийке, снизошедшей в мир людей…» Впоследствии он почувствовал, что всего лишь выпендривается, так как не хотел быть таким, как все, в итоге вся поэзия ему наскучила, а в китайской классической поэзии у него всегда были поверхностные знания.

Однако по мере повторного изучения китайской культуры в последнее время, он теперь обнаружил и мог с полной уверенностью утверждать, что, по крайней мере для него самой завораживающей поэзией в мире является китайская классическая поэзия, насыщенная яркими образами и достаточно хорошо передающая настроение.