Лучший забавный детектив

Может быть, позвонить Туполеву и поделиться выводами? Если уж я до всего этого додумалась, то его спецы вмиг разберутся, кто есть «ху» – круг подозреваемых уже очерчен вторым этажом колабановского дома. Ребятки тихонечко повяжут инженера, Гарика и Мишаню, тихонько потрясут всю троицу и проверят: есть ли у Лопаты тетушка-родственница, какой из себя инженер Алексей Петрович и была ли вообще жена у Миши Коновалова? Чего им стоит?! Я же не комиссар Мегрэ!

Но, признаться честно, Назар Туполев уже положил кусочек сахара в мышеловку для усердной мыши. Восемьсот тысяч евро стоит этот кусочек. Если я только очерчу круг подозреваемых, смогу ли я с достоинством принять эти деньги и чувствовать их заслуженными?

Не уверена. Вдруг я ошиблась, и Самоед только поддерживает связь с кем-то из жильцов коммуналки. Вдруг он исчезнет при малейшем проявлении интереса к трем троцкистам?! Вдруг все гораздо сложнее, чем выглядит?! Тут уже дело касается не только денег. Он продолжит убивать, и каждая новая смерть ляжет на мою совесть.

Боже, ну почему все так сложно! Почему я вечно сомневаюсь, ищу, просчитываю варианты и никак не могу с собой договориться?! Казалось бы, чего проще – один звонок Туполеву и все сомнения разрешатся.

Но рано. Пока я ничем не рискую, сижу тихой мышкой у Анны Леопольдовны и освежаю кабинет Великого Хирурга сигаретным дымом. Пока можно подождать. Не исключено, что Самоед давно собрал манатки – винтовку, оптику и пару сменного белья, – и скрылся в неизвестном направлении. Я бы на его месте так и поступила. Если уж Софья Иванова смогла додуматься до его существования в доме Колабанова, то специалисты-аналитики из группы Туполева, сделают это тем более.

Впрочем… как сказать. Может быть, именно это странное невнимание к его персоне и показывает – реальной опасности нет. Охранники Туполева не громят квартиру, следователь не опрашивает соседей, только нелепое послание на доске объявлений и говорит о некотором внимании к убийце. Пожалуй, я все делаю правильно. До тех пор пока вокруг колабановского дома тишь да гладь, Самоед останется там и будет ждать.

Я достала из тумбы-бара элегантную бутылочку с какой-то иноземной травяной настойкой, – может, полезная, а? – накапала ее в крошечную серебряную рюмочку и медленно выпила.

Оказалась в красивой бутылке содержалась редкая гадость. Но выходить из кабинета за чем-то сладким не хотелось. В небольшом квадратном зеркале у двери я несколько раз встречалась глазами с отражением, и скажу откровенно, – увиденное в нем, меня перепугало. Я смогла хоть как-то договориться с совестью, умудрилась причесать-пригладить нервы, уговорить желудок не вибрировать, но лицо, кожа и глаза не поддавались. Особа с землисто-серыми щеками, провалившимися в черноту глазами и высохшими губами смотрела на меня из зеркала. Старуха Изергиль какая-то. Еще день-два такой жизни, и о былой привлекательности можно позабыть навеки.

Плюнув на здоровье и прикурив очередную сигарету, я села на подоконник и посмотрела на улицу. Думать об убийце надоело до тошноты. Я полюбовалась площадью перед драмтеатром, порадовалась за нормальных людей, спешащих по своим делам, и попыталась мечтать.

Начало девичьих мечтаний получилось, как всегда, напыщенным и глупым. Я и олигарх в огромной комнате с камином. Туполев протягивает мне толстенную пачку денег (почему-то, вероятно для наглядности, восемьсот тысяч евро одной пачкой) и с благодарностью произносит: «Возьмите, Софья. Вы это заслужили». Иванова встает в позу, медленно отводит от себя крепкую мужскую руку с иноземными деньгами и с пафосом выводит: «Как вы, однако, гадко думаете обо мне… Не надо денег. Я действовала бескорыстно». Стоит еще добавить любимую мамину поговорку про бедных, но гордых, и ужасная история получает душещипальный финал: благонравная Иванова великодушно возвращает миллионеру деньги его брата. Аплодисментов не будет, зритель замер в восхищении.

Бред сивой кобылы. Однозначно. Если уж мечтать, то о пляже на Канарах. Игры в благородство выглядят красиво, но несуразно. Назар четко дал понять: деньги брата ему не интересны. Ему нужна спокойная жизнь, а это стоит дорого.

Но мамочка воспитывала меня в бессребреницах. Уму непостижимо вообразить за раз такую пачку денег, как восемьсот тысяч евро. Моего воображения хватает на восемьсот в рублях. Все остальное от лукавого. «Деньги надо заработать, – всегда говаривала мамочка. – Честный труд, спокойная совесть и открытый взгляд должны сопровождать тебя всю жизнь».