Луденские бесы

Всякий раз, когда Антей касался земли, в нем возрождалась мощь. Вот почему Гераклу пришлось поднять великана в воздух — иначе богатырь с ним бы не справился. Сурен был одновременно античным героем и античным титаном, который черпал силы от земли, но в то же время, усилием воли, отрывался от почвы и начинал задыхаться, болтая ногами в воздухе. Он стремился к освобождению, но неправильно трактовал союз с Сыном Божьим. Ему казалось, что этот союз означает отрицание Божественного естества природы. Поэтому Жан-Жозеф мог лишь отчасти понять, как душа сливается с Богом Отцом и Святым Духом. Поначалу исцеление состояло не в переходе из тьмы в «состояние блаженной трезвости», наступающее, когда человеческий ум допускает к себе Высший Разум и мы вдруг начинаем осознавать, кем мы являемся на самом деле. Нет, Сурен просто перешел из одного патологического состояния в другое, где беспредельное отчаяние сменилось беспредельной благодатью. Следует отметить, что даже в худшие периоды болезни Сурен иногда испытывал моменты радостного просветления, когда ему казалось, что проклявший его Бог все-таки не покинул его. Теперь подобные просветления происходили чаще, а убежденность постепенно крепла все сильней. Одно душевное переживание сменялось другим, видения делались все более светлыми и ободряющими, а ощущения животворными. Но «если хочешь почтить Нашего Господа, как Он того заслуживает, нужно отучить сердце от пристрастия к духовным восторгам и ощутимой благодати. Нельзя зависеть от этих явлений. Единственной поддержкой должна быть вера. Лишь вера способна очистить нас и приблизить к Богу; вера опустошает душу, и Господь заполняет Собой эту пустоту». Так писал Сурен более двадцати лет назад одной из монахинь, просившей у него совета. Примерно в тех же словах отец Бастид, доброте которого Сурен был обязан своим исцелением, объяснялся теперь со своим подопечным. Душевные переживания, сколь бы возвышенными и утешительными они ни были, неравнозначны просветлению. Более того, они неспособны и приблизить просветление. Говоря все это, Бастид ссылался на христианских вероучителей, цитировал святого Жана де ла Круа. Какое-то время Сурен следовал наставлениям Бастида. Однако проявления чудесной благодати беспрестанно являлись ему вновь и вновь. Когда Жан-Жозеф отказывался их воспринимать, они немедленно превращались в свою противоположность, неся с собой мрак и отчаяние. Казалось, Бог снова отвернулся от него, опять вверг его в прежнее состояние. Несмотря на все доводы Бастида и Жана де ла Круа, Сурен снова вернулся к своим видениям, экстазам, вдохновениям. В ходе развернувшейся дискуссии оба оппонента, а также настоятель отец Анжино решили к обратиться к Иоанне от Ангелов. Не спросит ли она своего Доброго Ангела, что тот думает об особенной благодати? Добрый Ангел поначалу высказался в пользу точки зрения Бастида. Сурен стал возражать, и после продолжительной переписки между сестрой Иоанной и тремя иезуитами, ангел объявил, что обе стороны правы, ибо каждая из них всеми силами старается услужить Господу. Остались довольны и Сурен, и Анжино. Но Бастид от своего не отступился. Он дошел до того, что высказал пожелание, чтобы сестра Иоанна перестала общаться с небесным двойником господина де Бофора. И Бастид был не единственный, кому эти отношения не нравились. В 1659 году Сурен сообщил настоятельнице, что некий известный деятель церкви жалуется, будто она «открыла лавку, в которой торгует советами своего ангела, и люди обращаются туда, когда им нужно с кем-нибудь судиться, жениться и тому подобное». Следует немедленно прекратить все это, то есть не разорвать отношения с ангелом, как требует отец Бастид, но обращаться к нему лишь с духовными вопросами.

Шло время. Сурен настолько поправился, что смог сам навещать больных, выслушивать исповедь, проповедовать, писать, наставлять верующих устно и письменно. Он по-прежнему вел себя довольно странно, и начальство считало необходимым подвергать его письма цензуре, боясь, не окажется ли в них чего-нибудь неподобающего или чересчур экстравагантного. Но эти подозрения были беспочвенны. Человек, продиктовавший «Духовный катехизис», когда все считали его безумцем, теперь был достаточно предусмотрителен, чтобы не совершать неосторожных поступков.