Лугару (СИ)

В первую очередь планировалось направить репрессии против интеллигенции. Ведь именно Сталин в 1934 году заявил, что «интеллигенция не заслуживает доверия». Классовая борьба в СССР усиливалась с каждым годом — по мере приближения СССР к мифическому коммунизму.

Сталиным же был подписан специальный циркуляр «о применении физического воздействия к арестованным в практике НКВД». Этот документ узаконивал пытки. В нем было сказано, что «методы физического воздействия могли применяться в отношении явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, следовательно, продолжают борьбу с советской властью также и в тюрьме».

Так же было сказано, что «метод физического воздействия правильно применяется на практике. Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата, и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должны быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников».

— Кац арестован, — повернувшись к Виктору, Зина высказала вслух то, что мучило ее этой ночью, то, что поняла она, листая страшные страницы кровавого документа.

— Я точно не знаю… — Виктор как-то поник, — боюсь, что да. Я знаю, что он исчез. Деду кто-то сказал об этом. Они же приятели.

— Значит, надо искать Асмолова, — ее глаза наполнились слезами, — он должен помочь.

— Я бы не доверял ему так сильно…

— А твой брат? Он может помочь? Вдруг он сможет спасти?

— Ты ведь слышала моих родственников, — в голосе Виктора прозвучала горечь, — они были правы в отношении Игоря. Он — лугару.

ГЛАВА 19

Зина с силой толкнула от себя старую, вросшую в землю калитку, очень быстро пробежала двор и, вприпрыжку преодолев несколько ступенек крыльца морга, оказалась в царстве белых слепящих ламп, освещающих пустой коридор. В этот ранний час здание казалось вымершим. Тишина почему-то становилась пугающей, а холод ощущался сильней, чем обычно.

В морге всегда было холодно. Но ни разу до этого дня холод не покрывал ее тело липкими, пугающими мурашками, выступающими словно под кожей, а затем с болью прорывавшимися наружу. Она остановилась, прислушиваясь.

Ей вдруг показалось, что сейчас, как всегда, в коридор из боковых дверей выйдет Кац. Выйдет вразвалочку, посмеиваясь, «мол, как я вас всех напугал? Меня голыми руками не возьмешь!» Выйдет с одной из своих острых, едких, а потому запоминающихся крылатых фраз, которых уже так много хранилось в ее памяти! И никогда она еще не обрадуется с такой силой, как при виде его круглой фигуры, больше, чем когда-либо, напоминающей шарик… И все обязательно будет хорошо. День потечет по заранее известному, привычному руслу. И если что-то у нее будет не получаться, а бывают случаи, что не получается всё, Борис Рафаилович усмехнется по-доброму: «Крестовская, ты меня в Одессе держишь!» и сразу направит туда, где больше не существует загадок. И все сразу станет ясно, и даже смешно, почему не получалось все это без него…

Но в коридоре никого не было. Коридор был пуст. К ее глазам подступили слезы. Никогда еще с такой остротой не ощущалась ею вся жестокая несправедливость этого мира, в котором безгласное молчание людей и стен становилось одним целым, уничтожая, раздавливая живые людские судьбы, как асфальтовый каток.

Молчание людей… А что она могла сделать? Что мог сделать кто-то из них? Когда Виктор принес этот страшный документ и она читала сухие, казенные, но словно налитые живой человеческой кровью фразы, ей в голову пришла страшная мысль.

На самом деле этот документ страшен не потому, что порождает вседозволенность, формирует некую машину по уничтожению реальных людей, тех людей, которые вчера еще ходили по улицам. Он страшен потому, что развязывает руки и потворствует самым низменным инстинктам жалкой человеческой натуры, жаждущей утверждать свою власть за счет других людей! Сколько теперь будет их — неумных, неграмотных, прижимистых, алчных, не достигших ничего, потому что есть умнее, способнее, талантливее и добрее их… Но вдруг один росчерк пера ставит их выше всех остальных потому, что свою звериную жестокость и зависть к другим, лучшим людям теперь можно прикрывать красивыми и важными словами о борьбе с врагами народа! Сколько таких хлынет в доблестные ряды НКВД, чтобы почувствовать свою власть над теми, кто никогда бы не стал им ровней — по своим достижениям, душевным качествам, даже манере себя вести.

Страшная бумага меняла все в один момент, просто досконально соответствовала тем потаенным струнам бездны морального падения, которых всегда больше у тех, кто не желает подниматься к высотам. Власть с револьвером в руке — самая прочная, самая надежная власть.