Лугару (СИ)

— Твою ж мать!.. — в священном ужасе выругалось начальство, не зная, что теперь делать — звонить в штаб, поднимать тревогу или позволять беспрепятственно ездить страшному автомобилю по пограничной территории.

— Позвонить в штаб? — предложил заместитель начальства, не особо сведущий в тонкостях обращения с ужасающим карательным ведомством.

— А ну цыц! — рявкнуло начальство. — Дозвонимся тут. Может, у них спецоперация, и все документы по форме… Иначе чего шастают здесь с такой наглостью. Хотя… Из штаба ничего не сообщали, никаких особых указаний не было. Может, разыскивают кого. Ладно. Будем наблюдать. В случае чего — пойдем на опережение.

Автомобиль между тем продолжал стоять. Из него вышли трое мужчин в форме и медленно пошли к приграничной линии. Двигатель машины продолжал урчать, и было видно, что в салоне находится еще один человек. Впрочем, кто там был, разглядеть оказалось невозможно, в бинокль попадала только форменная фуражка, низко надвинутая на глаза.

Мужчины шли медленно, словно осматриваясь. Подошли к одному из столбиков. Тот, кто шел посередине, прислонился к нему, навалившись всем телом.

— Что ж он творит? — рассеяно произнес пограничник.

Между НКВДшниками завязался разговор. Двое жестикулировали, размахивали руками. Третий, тот, что у столба, внимательно слушал. Это длилось недолго. Наконец мужчины отсалютовали по-военному стоящему у столба и быстро пошли к автомобилю. Залезли внутрь. Взревел двигатель. Машина покатила вперед и через время свернула направо, на еле заметную тропку среди камышей.

— Что делать будем? — не выдержал заместитель начальника.

— Пойдем к нему! — тяжело вздохнул начальник, затем, присмотревшись в бинокль внимательней, скомандовал: — Нет, отставить! Подождем.

Дело было в том, что в бинокль стала отчетливо видна форма стоящего у столба человека и его фуражка. Знаки отличия соответствовали очень высокому чину руководства НКВД.

Командир погранзаставы вспотел, у него затряслись руки. Ситуация между тем развивалась критическая.

Человека заметили с румынской стороны. Острый луч прожектора румын полоснул по одинокой фигуре, всматривающейся вдаль. Румыны пришли в движение.

Прожектор замелькал, появились солдаты, стали слышны обрывистые, резкие команды на румынском. Все это не предвещало ничего хорошего, но немного облегчало задачу командира советской погранзаставы. Мозг сработал четко, по команде, хоть и не полученной сверху: высокого чина из внутренних органов надо защищать.

— Бондаренко! — рявкнуло начальство. — Тревога! Боевое построение! К оружию!

У советских взвыла сирена. Бондаренко, со всех ног бросившийся выполнять приказ, был одесситом, поэтому тихонько ворчал себе под нос: «Ну стоит — и шо?»

Между тем значительные силы пограничников скопились и с советской, и с румынской стороны. Стрельбу никто не открывал, не осмеливался, но ситуация явно была напряженной. Наконец командир погранзаставы не выдержал. Велев своим людям прикрывать его со всех сторон, он решился подойти к стоящему НКВДшнику. Другого выхода все равно не было. Суета румын по ту сторону границы явно не предвещала ничего хорошего.

В это самое время на небольшом участке границы, именуемом «браконьерские плавни», на воду спустили лодку. Этот участок всегда охранялся очень слабо, чем пользовались местные жители с обеих сторон, с легкостью переходя границу в обоих направлениях. Теперь же, когда все силы погранзаставы были сосредоточены на странном и неприятном инциденте в приграничной полосе, про «браконьерские плавни» забыли и советские, и румыны.

В лодке уже был проводник — местный житель, который за особую плату перевозил желающих попасть в Румынию. Перебравшись туда, да еще с фальшивыми документами, можно было двигаться дальше, открывая для себя целый мир.

Одесса, 10 августа 1937года

Зина даже не помнила, сколько они просидели на кухне Виктора Барга в полном молчании, за чаем, который успел давно остыть. К чаю не прикоснулся ни Виктор, ни Зина. Было не до того — там, где время превращалось в живое существо, намерения которого невозможно было разгадать. Враждебное или сочувствующее, время тщательно скрывало свои планы.

— Что ты хотел сделать с ним? — Зина нарушила молчание первой, вскинув на Виктора глаза, полные отчаяния. — Сдать властям? Убить?

— Я не хочу его убивать, — ответил Виктор, — я не для того его спас, чтобы убить. Он не виноват, что родился таким. А от властей я его уже забрал.

— Что он хочет? — не сдавалась Зина. — Вы говорили об этом?

— Спроси его сама, ладно? — огрызнулся Виктор.

— Не представляю как! — хмыкнула Зина.

Оба снова погрузились в молчание, прерываемое лишь монотонным тиканьем часов.

Дверь скрипнула. На пороге кухни появился Асмолов — вернее, как теперь знала Зина, Ноэль Гару. Он выглядел совершенно нормально, был лишь более бледен, чем обычно. На нем была человеческая одежда — рубашка и брюки. С влажных после душа волос капала вода. Под глазами пролегли темные круги.

Асмолов почти бесшумно вошел в кухню и остановился, с тревогой глядя на них обоих. Зина избегала встречаться с ним взглядом.