Луиза Вальро считала себя вполне счастливой. Она расположилась в мягком просторном кресле из жёлтой кожи, местами поистёртом и утратившем былую яркость (годков-то ему сколько!), но ещё очень приличном, — любимом кресле покойного мужа, где он обычно читал, а, читая, мог и вздремнуть, и теперь вот и к ней, вместе с креслом, перешли его привычки. В правой руке, поставленной на подлокотник, она держала ликёрную рюмочку с золотистой жидкостью и любовалась её переливами. Янтарная глубина — от коньяка, а лёгкость, прозрачность даёт виноградный сок, нет, сусло, кажется, так правильно — виноградное сусло. Весь секрет — в их гармоничном сочетании. А какой нежный аромат! Ммм… Пино. Божественный напиток! На Востоке есть чайная церемония, а у неё — ритуал пино. Два глоточка после хорошего обеда — вот одно из тех маленьких удовольствий, которые составляли её спокойную, размеренную жизнь. А что ещё нужно с возрастом? Совсем немного. Ни вина, ни крепких напитков она не пила. Но пино!.. Она покупала его не в магазине, — о нет! — а прямо у изготовителя, месье Куто. Всегда одного и того же. Месье Куто приезжал из родной Шаранты на ежегодную Парижскую ярмарку, заранее известив её коротеньким письмом, где сообщал о последних событиях, будь то очередной приз на конкурсе виноделов или прибавление в семействе, — писал он задушевно, иногда шутливо, как хорошей знакомой. К письму прилагалось приглашение на ярмарку, что тоже было очень мило с его стороны и кстати: входной билет каждый год дорожал и достиг стоимости одной бутылки пино. Подобные тёплые, размноженные на компьютере письма получали, разумеется, все покупатели месье Куто, и тем не менее Луизе было приятно. Обходительность лавочников, пусть и чрезмерную, она предпочитала безразличию супермаркетов и любила ходить на рынок. Тоже своего рода ритуал. К тому же мелкие торговцы постепенно исчезали, и, покупая у них мясо или килограмм картошки, она совершала почти гражданский акт.
Каждую весну Луиза отправлялась на другой конец города, к Версальским воротам, на ярмарку. Настоящее путешествие, можно сказать: иногда ведь не надо далеко ездить, чтобы отвлечься, отдохнуть от повседневности, — достаточно поменять квартал. И там, на ярмарке, она вначале обедала, выбирая то, что редко готовила дома, — телячью голову в соусе или сырное фондю, — а потом добросовестно, ряд за рядом, обходила все стенды: пробовала, разглядывала, иногда что-то приобретала… Приличную даму определённого возраста принимали за солидную клиентку и зазывали со всех сторон, особенно скучающие без дела торговцы вином, и она дегустировала, терпеливо выслушивала пояснения об особенностях купажа и, улучив момент, так и не сделав ожидаемого заказа, спешила ретироваться — с неловким ощущением человека, который не оправдал надежд. А в конце дня отправлялась на знакомый стенд, украшенный дубовым бочонком и гроздьями винограда из пластика. Месье Куто, его жена и дочь с зятем, которые работали вместе с ним, встречали её как добрую приятельницу: «Коман са ва, шер мадам?» — «Са ва бьен, мерси…» Луиза была рада видеть их, и хотелось думать, что и они хоть немного, по-человечески, рады ей. Поболтав о том о сём, сделав глоточек рубинового пино (чтобы ещё раз убедиться: нет, всё же не то!), она брала полдюжины бутылок своего обожаемого белого пино — годовой запас — и кулёчек дорогих шоколадных конфет с коньяком, которых хватало ненадолго. Два или три раза она всё же изменила месье Куто. Просто так, из любопытства. Брала пино у других, почти уверенная, что её ждёт разочарование. И действительно: то слишком чувствовался коньяк, то спирт ударял в нос… Да уж, недаром месье Куто получал золотые медали — его пино было непревзойдённым!