Луи де Фюнес: Не говорите обо мне слишком много, дети мои!

От нас требовался краткий отчет о путешествии. То, что мы добрались до места, несмотря на поломки и ошибочно выбранное направление, было просто чудом. Ничуть не смущаясь, отец красочно и остроумно описывал нашу поездку. В то время еще не было автострад, и мы часто подолгу плутали. Не спуская глаз с карты, мама руководила отцом, который не скрывал отчаяния перед выпавшими на его долю сложностями и упорствовал в своих ошибках с каким-то разрушительным фатализмом.

— Луи, мы пропустили развилку!

— В таком случае я поеду прямо!

— Надо свернуть направо…

— Нет, поеду вперед!

— Послушай, так мы въедем в лес!..

— Плевать! Пересечем всю Францию и вернемся назад!

Через двадцать километров он все-таки спрашивал дорогу у прохожего и делал разворот обратно. Бессонная ночь не облегчала его задачу: словно ребенок перед Рождеством, он так радовался поездке в Клермон, что накануне не мог уснуть. Потешив всех своими признаниями в упрямстве, он начинал расспрашивать о соседях. Не только из уважения к тете Мари: он искренне интересовался здоровьем тех, кто любил фермеров, господина кюре, управляющего поместьем Александра а надеялся завтра же навестить всех.

В течение тех немногих дней, что он проводил здесь с нами, вдали от студий и театра, ему нравилось окружать себя приятными людьми. Благодарный за теплый прием, оказанный ему семьей нашей мамы в те трудные времена, когда он еще играл на рояле в ночных барах отец платил им тем, что развлекал теток и гостей, вникая в малейшие детали их жизни.

Нас каждый год селили на втором этаже в одних и тех же комнатах с видом на Луару. Вместе со мной отец предвкушал радость от возможности снова увидеть те места, которые я покинул год назад. Они сохранили те же запахи и то же очарование: чердак с чучелами животных, которых я боялся, бильярдную, кухню с деревянным ледником и плитой, ферму и хлев, конюшню, где стояли две коляски — их запрягали для поездки на деревенский праздник… Мы совершали этот короткий обход, чтобы убедиться в том, что все на месте. Изменился только огород, где мы обнаружили новые грядки горошка и салата-латука. Отец указывал на помидорные и дынные всходы, на малинники, по пути мы срывали несколько инжирин, изгибами которых он любовался на просвет, как винодел, разглядывающий цвет своего вина.

— Как твои отметки в школе, малыш? Ты мне покажешь свой дневник вечером?

А когда я говорил, что мои отметки не блестящи, он отвечал:

— Вот и прекрасно! Завтра в наказание я пойду на рыбалку один.

Подыгрывая ему, я возражал, говорил, что все равно пойду с ним, ибо так хочет мама.

— Завтра утром, — не унимался он, — я прекрасно обойдусь без тебя! Я наловлю огромных рыбин! А ты посидишь в своей комнате, почитаешь красивые книжки…

Я покатывался со смеху, слушая знакомые мне слова. А он уже разыгрывал, как поймает на свою удочку шестифунтовую щуку. Затыкая ухо, отец демонстрировал тишину, царящую в лодке, делал удивленные глаза при виде рыбы, попавшейся на крючок с наживкой, изображал борьбу с ней, завершившуюся его победой.

Весь вечер я думал о долгожданной минуте, когда встану вместе с отцом в пять утра, представлял, как мы минуем парк с его столетними дубами и доберемся до черно-серых вод Луары, дразня своими удочками окуней и плотву.

Скрип паркета будил меня в нужное время. Открыв дверь своей комнаты, я обнаруживал человека в рыбацких штанах, в высоких сапогах и прорезиненной куртке. Он жестом призывал меня следовать за ним и входил на цыпочках походкой канатоходца, которая так присуща героям его фильмов. Пока мы шли по извилистой дороге к реке, он предостерегал меня от гадюк, которые прятались под тяжелыми плоскими камнями или могли забраться в лодку. Со всеми предосторожностями мы пересекали железнодорожные пути, проложенные вдоль Луары. Его тревога за мою безопасность с годами только усиливалась.

У Мари, на маленькой ферме, славящейся своим творогом, нас ожидал вкусный завтрак: жареные пирожки и большая кружка кофе. Розовощекая, ростом в метр сорок, Мари Клеман делилась последними деревенскими сплетнями. Обожавший такие истории отец мог слушать ее часами. Его интересовало также, где сейчас самый лучший клёв. Но главное поджидало нас на обратном пути: проживавший на ферме Сержан угощал нас аперитивом. Он эмигрировал из Португалии перед войной и работал на фабрике в нескольких километрах отсюда. Во время бомбежек он так привык прятаться на ферме, что стал ее пожизненным жильцом.

Заранее радуясь предстоящей встрече с ним, мы шли к приготовленной лодке, чтобы на ней пересечь Луару. Это была плоскодонка бутылочного цвета, приблизительно шести метров в длину и водоизмещением в триста кило. Мы торопились переплыть реку, чтобы избежать уже многочисленных тогда поклонников или просто скучающих прохожих.

— Какой сегодня клёв? — спрашивали они.