Луис Альберто

Марианна заняла место, которое обычно отводилось радже. Она восседала на высоком троне во главе стола и поначалу чувствовала себя не в своей тарелке. Она никогда прежде не удостаивалась подобных почестей и была несколько смущена каким-то даже подобострастным вниманием, уделяемым ей слугами и самим раджой. Но вскоре она поняла, что более не является медсестрой из госпиталя Святого Сингха, обыкновенной сиделкой, которую наняли для того, чтобы она ухаживала за раненым. Все относились к ней, как к желанной гостье, словно она была коронованной особой. Марианна прекрасно понимала, что Харамчанд хотел доставить ей несколько приятных мгновений, помочь ей забыть хотя бы ненадолго все её страдания, волнения, переживания и позаботиться о том, чтобы она просто хорошо провела время, повеселилась, отдохнула душой. Ведь за последний год Марианна уже забыла, что такое веселье…

Амитах был счастлив. На протяжение всего дня с его лица не сходила радостная улыбка, он говорил без умолку, смеялся, рассказывал забавные истории из своей жизни и анекдоты, которые Марианна не всегда понимала, ибо индийский юмор славился необычайной тонкостью и национальным колоритом.

Харамчанд раскатывал на инвалидной коляске, которая приводилась в движение с помощью разноцветных рычажков, кнопочек и педалей. На этом чуде современной техники можно было даже спускаться и подниматься по лестницам. Особую необходимость в коляске раджа не испытывал, его нога не настолько уж и болела, и он был в состоянии без особого труда передвигаться с помощью собственных ног, опираясь при этом на трость. Однако его веселила сама возможность подурачиться, и по изображать из себя, немощного инвалида. Он сновал вдоль стола, ловко лавируя между напольными вазами, из которых лукаво выглядывали нераскрывшиеся бутоны кофейных роз, то и дело, подмигивая Марианне и строя смешные физиономии. Наконец, он, немного, утомился, слез с коляски, и сел на стул рядом со своей гостьей.

Марианне было приятно видеть Амитаха в таком приподнятом расположении духа. От его утренней хандры не осталось и следа, раджа старался ухаживать за ней, предлагал отпробовать диковинные блюда, произносил тосты. Одним словом, он, как и в молодые годы, вновь ощущал себя весёлым, жизнерадостным, оптимистически настроенным человеком.

Управляющий делами Харамчанда тоже присутствовал за празднично накрытым столом. Поначалу он не открывал рта, сидел, молча, стеснительно жуя маслины и хмуро посматривая по сторонам. Он всё ещё не мог забыть ту ужасную охоту, когда по ошибке и небрежности он нечаянно чуть не убил своего господина. И хотя Амитах уже давно простил Гхоша и сказал ему, что не держит на него зла, неизгладимое чувство вины не отпускало управляющего ни на минуту. Не проходило и нескольких минут, как он начинал в очередной раз оправдываться, извиняться перед Амитахом, чем, в конце концов, довёл раджу до бешенства, и того чуть не поколотил тростью.

Но ничто не могло испортить праздника, который Харамчанд решил устроить себе и Марианне. Вскоре во дворце объявились бродячие музыканты. Их по повелению господина пригласила Зита. Эти весёлые, жизнерадостные индусы устроили настоящую феерию. Они пели, плясали, играли. На народных инструментах дивную, зажигательную и такую мелодичную музыку, прыгали друг через друга, стояли на головах, показывали фокусы и не забывали после каждого исполненного ими номера пропустить по стаканчику крепкого вина.

Марианна, которая поначалу пришла в ужас, завидев толпу безумных людей, одетых в давно не стиранные одежды, горланивших песни на хинди, вскоре начала получать истинное удовольствие от темпераментных, хотя и несколько заунывных мелодий.

Амитах же пустился в пляс. Размахивая костылями, он скакал на одной ноге, подпевал музыкантам и даже строил глазки молоденькой кареглазой девушке, которая исполняла танец живота.

Марианна хлопала в ладоши в такт музыке и пыталась подпевать.

Гхош тоже развеселился. Он, наконец, на несколько минут забыл о своей провинности на охоте и присоединился к Амитаху. Вместе они составили довольно-таки странный дуэт. Харамчанд взял на себя обязанности кавалера, а Гхошу ничего не оставалось, как превратиться в даму.

Марианна покатывалась со смеху, наблюдая, как двое мужчин, один из которых был маленького роста, кривоногий, постоянно спотыкался, а другой, высокий, статный, широкоплечий, периодически то и дело, словно крыльями, взмахивал костылями, пытались исполнить лирический, наполненный «страстью» танец любви.

Через несколько часов безумной вакханалии музыканты были уже настолько пьяны, что еле держались на ногах и с трудом справлялись со своими инструментами. Теперь во дворце звучала уже не стройная мелодия, а какая-то непонятная какофония.

Амитах расплатился с бродячей труппой настолько щедро, что половина лицедеев начала заикаться, а другая половина поклялась радже играть под его окнами, несколько дней не переставая. Но Харамчанд отказался от подобной услуги, сославшись на то, что даже ему хотя бы иногда необходимо отдыхать.