Луиза Вернье

Как приятно иметь собственную спальню, смежную с гардеробной и ванной. Это значит, что он может возвращаться домой в любое удобное ему время, и ему не станут задавать лишних вопросов. Хотя Луиза никогда его ни в чем не упрекала, ему просто нравилось это ощущение свободы и то, что его комнаты сообщались с ее комнатами, разделенные дверью из полированного красного дерева. В предвкушении чувственных наслаждений он завязал шнурок своего шелкового халата, пригладил волосы серебряной щеткой, подошел к дверям и надавил на обе ручки, чтобы они открылись одновременно. Но двери не открылись. Он надавил сильнее, но они не поддавались. А вечером были открыты. Он то входил, то выходил, о чем-то разговаривая с женой, пока оба одевались, чтобы спуститься к ужину.

— Луиза! Кажется, двери заело, — сказал он, с большим трудом сдерживая душившую его злобу. Но ответа не последовало. Из-за дверей не доносилось ни единого звука. Двери толстые и надежные, видимо, изначально сделанные так, чтобы жене не досаждал мужнин храп, и переговариваться через них невозможно, если только он не повысит голос. Роберт стал их дергать, но они оказались нерушимыми, как стены Трои, ключ так и не повернулся в замке. В бешенстве он выскочил из своих комнат и подбежал к другой двери, выходившей на лестничную площадку. То же самое.

Утром за завтраком жена налила ему ароматный французский кофе, рассказывала про бакалею, в которой его купила. Луиза явно не обращала никакого внимания на его озлобленный вид. Когда она подала ему чашку, он даже не пошевелился.

— Я хочу чаю, — зло сказал он, — и приличный английский завтрак. Овсянку, копченую рыбу, холодную закуску, почки, бекон, яичницу, фрикасе из трески, булочки, хлеб с изюмом, тосты и все остальное, что должны подавать с утра английскому джентльмену. Только не эту французскую дрянь. — И он смахнул со стола корзинку со свежеиспеченными круассанами и горячими бриошами. Они запрыгали по полу, и повсюду разлетелись крошки. Она сохраняла ледяное спокойствие.

— Как пожелаешь. Я не раз слышала, как у себя дома ты заявлял, что предпочел бы есть на завтрак то, что обычно ел во Франции.

— Уже нет.

Она позвонила в маленький колокольчик, позвала служанку.

— Придется немного подождать, пока тебе приготовят все эти блюда…

— Не беспокойся! — Он вскочил, резко отодвинув стул, и швырнул на стол салфетку. — Я позавтракаю в клубе. А позже мы с тобой обсудим кое-какие возникшие недоразумения. Я не шучу: я намерен быть хозяином в собственном доме.

Луиза сидела одна за столом и пила кофе. Ее не волновало, что Роберт все на свете считает своей собственностью. Ему необходимо тешить свое самолюбие, ну а запертая дверь, конечно, для него болезненный удар. Но так теперь будет всегда. И дело не только в Лили. Если бы прочность браков зависела от вмешательства всяких Лили, то в мире почти не осталось бы женатых пар, но настоящие брачные отношения должны выдерживать любые самые суровые испытания. Если бы за прошедшие месяцы она увидела хотя бы намек на искреннюю привязанность, то переезд в этот дом совпал бы с их примирением, однако все его мысли были заняты тем, как использовать ее с максимальной выгодой для себя. Луиза исчерпала чашу своего терпения. Никогда больше ни одному мужчине она не позволит собой манипулировать. Сначала Пьер, теперь Роберт. Оба — те еще эгоисты, каждый по-своему, но Пьер хотя бы любил ее. И любит до сих пор. Она в этом не сомневается. Ни он, ни она больше ни с кем не смогут пережить таких ярких ощущений. Они оба всегда знали это, с самого начала и до конца. Такая любовь не может умереть. Она способна выдержать любые превратности, даже предательство и окончательный разрыв.