Лук Будды (сборник)

В родительской спальне был полутемный альков с большим распятием. Эми приложилась к нему губами и беззвучно начала молитву, как вдруг ее крепко взяли сзади за плечи, и насмешливый мужской голос произнес:

– Из набожных девочек выходят преотличные блудницы. Кто еще умеет отдаваться с таким истовым, почти мистическим восторгом? Кто еще так закатывает глаза? И трясется, точно в трансе? И выкрикивает «о боже» так, будто это они, а не Даная, открывают свое лоно Создателю?

Две здоровые мужские пятерни облапили ее грудь, и тут же правая скользнула вниз, к животу, и еще ниже, грубо, по-хозяйски ощупывая каждую складку. Эми застонала. Она даже не пыталась сопротивляться.

– Но сначала инициация. Посвящение в таинство блуда. К посвящению надо быть готовой. Ты готова?

Он провел толстым пальцем у нее между ног.

– Да, вполне.

Она вскрикнула от боли. Если бы ее не держали за бедра, она бы упала.

– Ну вот, это был вход Господень в Иерусалим. Впереди у нас с тобой Страстная неделя. Ты узнаешь, что такое терзания плоти. Что такое холодный пот. И после этого ты воскреснешь для новой жизни. И уже не сможешь иначе. Ты захочешь еще. И еще. И еще.

С каждым словом он все сильнее вонзался в нее, а она только коротко выдыхала, как человек, которого бьют под вздох. Распятие наплывало на нее из темноты и отдалялось, наплывало и отдалялось. И хотя голова у нее шла кругом, она почему-то не могла себя заставить закрыть глаза.

Внезапно железные тиски разжались, и она поняла, что падает на пол. Она потеряла ощущение времени. Нутро горело, и все же лежать было приятно. Стоило, однако, пошевелиться, как начинала ныть каждая клеточка. В конце концов она заставила себя подняться.

Когда она, пошатываясь, вышла из алькова и увидела огромный зал, населенный восковыми, гипсовыми и бронзовыми фигурами, то поняла, что находится в мастерской Яна Раша. Поняла она также и другое: что-то изменилось в ней самой. Она опять была Эмили.

Ее ждала неожиданность. Опутанный по рукам и ногам бельевыми веревками, сидел в кресле голый по пояс Ян, высоченный рыжий валлиец, и беззвучно сносил удары плетью, которой его хлестала темнокожая раскосая девушка. Эмили медленно приблизилась. Девушка передала ей плеть. Она размахнулась и изо всей силы наотмашь ударила рыжебородого. Он намертво сжал челюсти, чтобы не застонать. На плече вздулся кровавый рубец. Эмили остервенела и начала хлестать его со всей ненавистью, на которую была способна.

– Это тебе за отца! За мать! За крокодилицу! За мороженое! За набожных девочек! За все, за все, за…

Она захрипела. Локтем сдавив ей горло, Табита оттаскивала ее от Раша. Она изловчилась и вонзила зубы в теплую мякоть. Табита с криком отдернула руку, как дикая кошка прыгнула Эмили на спину и стала душить ее уже по-настоящему.

– Пускай бьет, – усмехнулся Раш.

Табита отпустила ее, она снова взмахнула плетью и вдруг поймала его взгляд, оценивающий, бесовский. Плеть зависла в воздухе.

– А теперь пойдем мыться, – сказал Раш, вставая. Веревки, словно по волшебству, упали к его ногам. Он подхватил ее на руки и легко понес куда-то, на ходу бросив: – Табита, принеси нам полотенца.

Последний раз ее мыла мать в десять лет, эти деревенские руки вызывали у нее гадливость. Касания его волосатых грубых рук, приученных разминать глину и стискивать женские бедра, доставляли ей наслаждение. Она виновато погладила его багровый рубец на плече. Раш кивнул – мол, с кем не бывает.

В мастерской он уложил ее под плед и заставил выпить залпом рюмку коньяку. Пришла Табита с перебинтованной рукой и с невозмутимым видом уселась прямо напротив них.

– Выпьем, девочки, мировую. – Раш налил Табите и заставил их чокнуться. – Что бы нам послушать? – Он смотрел на Эмили, как бы перекладывая ее на музыку, и остановился на сцене бала из «Ромео и Джульетты».

Эмили блаженно закрыла глаза. Через минуту она спала.