Лука

- Каждое суждение мое должно быть теперь справедливо, - думал еще Лука. - Но также скромно и ненавязчиво. Я должен поражать всех особенной справедливостью своих суждений. Пусть даже я буду говорить мало, больше слушать, а потом в разговоре, когда все собеседники выскажутся, я должен буду говорить что-то такое, что сразу примирило бы все разногласия, что поразило бы всех своей неожиданной справедливостью, а потом, когда я стану старше, или даже состарюсь, все мои высказывания приобретут особенные благожелательность и весомость. Хорошо бы, если в старости внешне я стал похожим на Тагора или на Гете. Хорошо бы, если ко мне приходили за советом, пусть даже за мелочью - я буду готов помогать и мелочью. Нужно еще, наверное, вот только жить с особенным сочувствием к миллионам, многие из которых уже состарились, иссохли и порастратились, так и не дождавшись каких-нибудь заметных, благополучных, приемлемых изменений мира... Но, главное, я должен подавлять в себе восторженность. Даже наоборот: каждую минуту испускать от себя деловитость.

Хотя Луку теперь нередко посещали подобные мысли, но что еще так глубоко осознается человеком, что еще по-настоящему прочувствывается им, как не то, что испытано им на практике.

Однажды Лука захотел проверить, какого он все-таки ранга руководитель. Он распорядился на целую неделю прекратить занятия в Академии, всех студентов распустить по домам, а в самой Академии в это время провести дезинфекцию всех помещений (что было вовсе не прихотью), и, в общем, Лука убедился, что - высокого ранга. Его распоряжение исполнили, и молодому человеку доставляло тайное, соблазнительное удовольствие ходить по пустынным коридорам проветриваемой после дезинфекции Академии и временами кое-где вдыхать грудью и незначительный запах какой-то ядовитой, несъедобной хлорки.

- Руководитель должен быть подобен высокому пику на плоскогорье, думал еще Лука, - с вершины которого истекает осязаемыми потоками на его подвластных и подчиненных его значительная руководительская высокая духовная энергия. Впредь я должен быть по-настоящему счастлив, когда мне удастся хоть сколько-нибудь приблизиться к избранному мной же самим образцу. И, если бы я не решил посвятить себя наукам, тогда, пожалуй, можно было бы даже заняться подробным изучением и моих собственных руководительских эманаций.

Иногда случалось, что Лука отдавал распоряжения, которые хотя и в точности исполнялись и нисколько не вызывали прекословия у подчиненных, и приводили, в общем, к благоприятным последствиям для дела, но все же и по зрелому размышлению оставались не совсем понятными, странными, необъяснимыми.

В Академии завелся страшный, неуловимый вурдалак, которого хотя толком никто не видел и не знали даже, как он выглядит, но страху он за какие-то две недели такого успел нагнать на всю Академию, какого никто не испытывал, может быть, и за всю свою жизнь. В малоосвещенном глухом коридоре Академии он обычно выслеживал свою жертву - престарелого уважаемого профессора или маленькую одинокую студенточку, или молодого студента-богатыря, ударом волосатого кулака он сбивал на землю несчастную жертву, наступал коленом на грудь, тотчас же рвал зубами горло и жадно выпивал вытекавшую кровь всю до капли.

Говорили, что иногда это чудовище, набрасываясь на свою жертву, страшно хохотало, колотя себя в грудь, и вопило жутким, басовитым голосом, в котором было весьма мало человеческого: "Я член профкома! Член профкома! Член профкома!"

Лука, когда уже были испробованы все средства борьбы с этим страшным чудовищем, вдруг заявил, что для того, чтобы им извести вурдалака, следует резко повысить качество обучения студентов в Академии, и тогда не только одно это чудовище сгинет, но и все возможные последующие изведутся сами собой. Испробовали это средство (хотя и не особенно верили успеху), и странное дело - вскоре совершенно убедились в правоте Луки.

В одно утро, вставши ото сна, Лука делал перед раскрытым окном гимнастику, и когда после наклонов в сторону он стал энергично подпрыгивать и высоко подбрасывать ноги кверху, майка задралась у него на животе, и Лука тогда обнаружил скатанную в тугой шарик небольшую бумажку, торчавшую у него из пупка.

Растерянный Лука развернул бумажку, в которой было одно слово, длинное, несусветное и бессмысленное, и, хотя внизу не было ни подписи, ни пояснения к тексту (а на обороте - даже постскриптума), молодой человек все же тотчас угадал знакомую ему уже руку Декана.

- БУДУДАУРАУКА, - было твердо выведено на бумажке. Лука предполагал, что это, наверное, какая-то хитрая аббревиатура или какое-то иное сокращение, и тщетно старался разгадать содержание написанного.