Лука

Основной вопрос руководства - это вопрос об отношении к молодежи (адептам вольного совокупления). Какое же отношение к молодежи демонстрирует нынешний Декан, отменяя проведение Дней открытых дверей? Академия наконец должна дать на этот вопрос свой решительный, но и при всем при том непоспешный, всесторонне обдуманный ответ.

Подпись: всего одиннадцать подписей.

- Вот видите! - вращая глазами, говорил грубоватый Феоктист. - Видите, что позволяет себе этот педераст!

- Ну почему же педераст? - возражал Иван. - Ведь это вовсе еще не известно, что он педераст.

- Да какая разница! - недовольно отмахивался Феоктист, как будто досадуя на непонятливость Ивана. - А главное, он еще всех своих сучек подписаться подговорил. Отовсюду ему удовольствия. Он-то все наивно полагает, что ему всегда и впредь удастся быть нарочно самым сладким элементом - гениальным баловнем - мира. Будто бы и впредь всегда будет: "Pax tibi, Marce, evangelista meus". Но уж мы-то теперь постараемся надолго отвадить его от всех наилучших удовольствий ума.

Друзья Луки долго еще обличали Марка, но молодой человек догадался, что они просто хотят должностей, и, хотя ему не совсем было удобно первому заговорить с ними об этом, он все-таки не без некоторого смущения говорил друзьям, что сейчас в Академии нет должностей свободных, но первые же освободившиеся - тут уж он постарается - будут точно за ними, за его друзьями - Иваном и Феоктистом, в этом они могут не сомневаться; причем, говорил еще Лука, это нынешнее свое обещание он расценивает скорее не как обязанность дружбы, но только лишь как исполнение закона справедливости, и те ушли от Луки как будто довольные. Однако, чтобы доказать Луке, что они вовсе перед ним не подхалимы, Иван и Феоктист перед уходом облили Луку водой из графина и разбросали все бумаги у него на столе.

Но оказалось еще, что все это время и Марк находился за дверью (и, кажется даже, все трое вместе пришли) и все слышал, а когда Иван и Феоктист, выйдя от Луки, бросились избивать Марка за его безобразную статейку, он, вырываясь от побоев, кричал громко, так, чтобы слышал и Лука. - Отпустите меня! Отпустите! У меня сейчас же есть счастливое сообщение Декану!

И быть бы точно битым Марку его же хорошими друзьями, если бы от разгневанных Ивана и Феоктиста не оттащили бы своего кумира Марковы женщины.

Ворвавшись в Деканов кабинет, Марк прижался спиной к двери и еще от порога показывал Луке такую же точно газету, какую только что дали прочитать ему друзья, тоже почему-то заплеванную и затоптанную ногами.

- Это я из самокритики, - тяжело дыша, говорил Марк, - из недовольства собой... ногами прошелся. Ибо, как говорил покойный Декан, - прошептал он еще с пресекшимся дыханием, - всякое отвращение к себе следует усиленно распространять по миру как обыкновенную привычную умственную норму. Народам в виде примера для подражания.

Тут Марк переместился к столу, за которым сидел Лука, причем с такими, с одной стороны, проворством, а с другой стороны, непринужденностью, что Лука не только совершенно не заметил всего маневра своего друга, но даже, когда уже Марк увещевающе склонился над его лицом, ему какое-то время казалось, что точно такой же Марк все еще стоит у двери и оттуда взволнованно старается объясниться. После он снова заставил Луку прочитать свою статью, исподволь за чтением убеждая молодого человека, что он, Марк, очень хотел, чтобы весь народ увидел подвижничество Луки в его высоком звании, чтобы народ силой своего воображения предугадал бы расцвет Академии при новом нынешнем руководстве, чтобы народ увидел ответственность Луки, чтобы он не столь придерживался своего наивного легитимизма, и, если он, Марк, чего-нибудь при этом опасался, когда сочинял свою статью, - говорил еще красноречивый пришелец, - так это, чтобы Лука, не дай Бог, не подумал бы, что он, Марк, выходит перед Лукой каким-нибудь подхалимом.

И потом, продолжал еще Марк с нарочитой обольстительной откровенностью, даже все было бы правдой в его почтительном выступлении, то следует ли оттого вообще сетовать на газеты, которые все печатают каждый день, чтобы народы знали как можно меньше о жизни. Или, по возможности, чтобы ничего не знали о ней вовсе.

- Когда мыслей много, - думал Лука после ухода своего друга, - то они не лежат спокойно в голове. Казалось бы, друзьям моим - Ивану, Марку и Феоктисту только бы радоваться моему неожиданному успеху, отчего же тогда их новые настоящие душевные движения напоминают мне жениховские соискательства вокруг богатой уродки?.. Ах нет, это не мое выражение, и оно, конечно, не может быть в полной мере применено к моим друзьям, и я даже, пожалуй, виновен перед ними, что так неосторожно высказался про себя, вдобавок еще употребивши о них столь несправедливое и обидное сравнение. Если бы они знали мои мысли!.. Хотя человек не может особенно отвечать за свои мысли, порою не властный над их произвольным беспорядочным необходимым вращением... совершенно не властен...