Теперь, мысленно, его пальцы проследили шрам от ее брови до щеки, а затем спустились вниз, чтобы провести по шраму на ее пухлых губах.
— Мое спасение в семнадцатилетней девушке.
— Правила, Лука.
— Ты прекрасно знаешь, что я в курсе, что мы не должны прикасаться к несовершеннолетним.
— Ты? — Священник не смог закончить предложение, испугавшись ответа, который он мог услышать.
— Я виновен в самых страшных грехах, отец, но я здесь не для того, чтобы каяться в совершенных мною грехах. Я здесь, чтобы попросить прощения за то, что я могу совершить. — Так и будет. Это был вопрос «когда», а не «если».
— Ты просишь прощения за свое будущее, но не за свое прошлое?
— Несмотря на то, что их разделяла стена, недоумение старика было заметно по его голосу.
— То, что я собираюсь сделать с ней, ради нее... боюсь, это будут самые страшные преступления, которые я когда-либо совершу.
— Если ты ищешь спасения, насилие - не выход.
Насилие - это всегда выход.
— Как я уже сказал, я не ищу Божьего спасения. Мое спасение придет, когда я наложу на них свои руки, те самые руки, которые заберут жизнь из тел тех, кто прикасался к ней.
Лука собрался выйти из комнаты, но голос священника остановил его.
— Я видел, как ты сидишь в моей церкви время от времени после смерти твоей матери, когда ты думаешь, что тебя никто не видит. Бог тоже видел тебя. Я думаю, ты хочешь получить прощение за все свои грехи, сын мой.
— Может быть, вы правы, отец. Может быть, какая-то часть меня надеялась снова найти путь к матери, но путь, которым я иду сейчас, приведет меня только прямо в ад.
Когда он выходил из комнаты, он слышал беспомощные молитвы Отца и сжимал четки, когда тот зажимал четки на шее.
Молитвы были не о Луке, а о душах, которые собирался забрать бугимен.
Три
Настоящее время
Холодный металлический стол под ней резко контрастировал с ее пылающим лицом от, казалось бы, бессмысленного плача.
— Пожалуйста! Остановитесь! Никакие удары ногами и борьба не могли сравниться с тем, что ощущалось как миллионы рук, удерживающих ее.
Смех злого мужчины, державшего нож, издевательски звенел в ее ушах.
— Не шевелись, девочка, — он приблизил нож к ее лицу, — или будет еще больнее.
Глядя в его ненормально большие, черные глаза, она была уверена, что смотрит в глаза дьявола.
Серебряное лезвие все ближе и ближе приближалось к ее правому глазу, пока не оказалось в сантиметрах от зрачка.
— Не моргай.
Слеза навернулась на глаза, и ей стало еще труднее держать глаз открытым. Ее тело начало дрожать. Она собиралась моргнуть.
— Не моргай, девочка, — снова предупредил он ее.
Слеза упала, и ее глаз начал закрываться...
— Хлоя! — раздался голос Амо.
В ее сознании мелькнул свет.
— Сюда, Хлоя! — умолял Амо.
Еще одна вспышка света заставила ее открыть глаза.
От резкого подъема она почувствовала головокружение. Кровать и большая комната были ей незнакомы, отчего сердце колотилось в ушах, как барабан. Последнее, что она помнила, - как подъезжала к аэропорту, так близко к своей свободе. А потом кто-то подошел к ней сзади, и она потеряла сознание...
Хлоя пошатнулась, встала с кровати и подошла к тумбочке. Она протянула руку...
Как только она открыла дорогую золотую музыкальную шкатулку, заиграла знакомая колыбельная. И тут она поняла, что она не может принадлежать ей.
Затаив дыхание, Хлоя подошла к огромному окну. Она медленно потянулась, чтобы отодвинуть занавеску.
Отдернув занавеску, она затаила дыхание: перед ней раскинулся прекрасный сад с белой беседкой, под которой она уже оказывалась...
Дверь со скрипом открылась, и Хлоя повернулась, чтобы встретить существо, стоящее за дверью.
— Привет, дорогая.
Темный голос заставил ее задыхаться. Кровь в ее жилах медленно превратилась в лед, заморозив ее на месте. От одного взгляда этих сине-зеленых глаз по ее телу побежали мурашки. Она пыталась сформировать мысль, ее рот даже пытался сформировать слово, о котором она даже не была способна подумать, но ничего не выходило. Единственное, что ей оставалось, это просто смотреть, как Лука входит в комнату и закрывает за собой дверь.
Подойдя к прикроватной тумбочке, Лука провел пальцем по богато украшенной шкатулке, на которой все еще играла колыбельная, которую она слышала только в своих воспоминаниях. Затем он медленно закрыл крышку, и в комнате воцарилась тишина.
Когда он снова зашевелился, Хлоя обнаружила, что все еще задыхается, когда он сел в кресло, стоявшее в углу.
Казалось, под его пристальным взглядом прошли мгновения. Он молчал, казалось, что ему достаточно просто сидеть и смотреть на нее.
Когда расстояние между ними и оглушительная тишина стали донимать ее, она снова попыталась найти слова.
— Как я...? — Ее голос прервался, потеряв уверенность, когда его глаза, казалось, проследили за ее телом.