Лука Модрич. Автобиография

Если бы вы сейчас меня спросили, что мне говорили президенты FIFA, России, Франции, Хорватии, поверьте, я бы не смог ответить. Я помню только долю тех моментов, то, как все были внимательны. Как будто хотели показать, как сочувствуют тем, кто должен был уступить в финале чемпионата мира. Инфантино сказал мне, что счастлив за меня и что ему жаль, что Хорватия проиграла. Путин отдал мне трофей лучшего игрока, поздравил на английском и сказал: «Браво!» Макрон сказал что-то вроде того, что мы провели феноменальный турнир. Наш президент, Колинда Грабар-Китарович, разделила грусть поражения в финале, но и гордость, что мы поднялись на мировую футбольную вершину.

С большим облегчением я добрался до места на пьедестале, где я мог быть один. Я был грустен в тот момент, когда мне оказывалась самая великая честь в карьере. С кубком в руке, окруженный фоторепортерами, я позировал им, потому что так было надо, но чувствовал себя раздавленным. Так продолжалось до тех пор, пока мой кокон не пробила громкая поддержка моих партнеров, а потом сразу и громкие аплодисменты всего стадиона. Тогда в первый раз по коже пробежали мурашки, и я помахал публике. Как будто в тот момент во мне запустился процесс избавления от грусти и появилось понимание того, что Хорватия совершила что-то совершенно невероятное. Я ощутил сильную гордость и искал взглядом часть трибуны, где, как я предполагал, сидели моя жена, дети, родители, сестры и друзья. На пьедестале ко мне вскоре присоединился Килиан Мбаппе, который был объявлен лучшим молодым игроком чемпионата. Он блестящий нападающий, в свои девятнадцать лет способен менять ход игры в матчах высшего уровня. Что же будет, когда он приобретет некоторый опыт, привычку – никто тогда не сможет его остановить.

– Ты молодец, я очень рад за тебя! – сказал он мне, прежде чем я успел выразить свое восхищение тем, что он такой молодой, а уже выделился на чемпионате мира и завоевал титул. Мбаппе казался мне скромным парнем, который, несмотря на весь этот свой гламур и давление, крепко стоит на ногах. Если он, уже сейчас мощный игрок, продолжит в том же духе, то сможет творить чудеса.

Прежде чем я сошел с пьедестала, уже лучше осознавая, что объявлен лучшим игроком мундиаля, в голове ярким блеском появилось воспоминание о моем деде Луке. Как бы он был счастлив сейчас и горд, если бы смог увидеть осуществление моих мечтаний. Мне было всего шесть, когда сербские националисты безжалостно убили его недалеко от дома. Тогда я не мог принять эту потерю, как не могу и сейчас. Эта короткая часть мой жизни оставила во мне глубокий след семейной любви, привязанности и преданности.

Глава вторая

Квартирич. Маленький каменный домик на дороге, прямо у скалистых склонов горы Велебит. Он расположен на расстоянии пятисот метров от родительского дома в Затоне-Обровачки. Этот дом был центром моего маленького мира до 1991 года, когда мы вынуждены были стать беженцами. Там жили родители моего отца, дед Лука и бабушка Ела. Дед был дорожным рабочим и работал на ремонте старой государственной дороги, которая ведет в Загреб, связывая Далмацию и Лику. Бабушка была домохозяйкой, трудолюбивой и скромной. Дом, в котором мы жили, принадлежал дорожной компании, но для меня тогда это был просто дом моих бабушки и дедушки. Мы называли его «верхний дом»… Дедушку Петра по материнской линии я, к сожалению, не знал. Он трагически погиб еще до моего рождения. Моя вторая бабушка Манда живет в Обровце.

Родители работали на трикотажной фабрике «Трио», расположенной в четырех километрах от Обровца. Там они и познакомились. Мама Радойка работала швеей, а папа Стипе был механиком, который ремонтировал фабричные машины. Через год после маминого декретного отпуска родители отдали меня в садик в Обровце. Но это продолжалось недолго. Однажды мама, придя на работу, услышала, как коллега, которая тоже отвела ребенка в садик, рассказывала, что все дети в порядке, кроме одного мальчика, который постоянно плачет. Мама спросила ее, как был одет этот ребенок, и услышала то, о чем и сама догадывалась. Вместе с папой она решила забрать меня из сада. Родители уже и раньше задумывались об этом, не только из-за того, что я тяжело адаптировался, но и по причинам, связанным со здоровьем. Я постоянно был простужен, болел бронхитом. Мой плач со временем не утихал, а, наоборот, становился все более упрямым и жалобным, поэтому все сомнения родителей рассеялись. Тогда, конечно, я не осознавал, что делаю, но мы с родителями шутим, что я рыдал намеренно, чтобы они пожалели меня и забрали домой.