Лукашенко. Политическая биография

— Александр Григорьевич, святым вряд ли удастся быть, но мудрым — это желательно.

Тогда он смолчал, но как только мы перестали соглашаться с правительством, все наши действия были восприняты им как выпады персонально в свой адрес».

Еще в 1995 году — меньше, чем через год после своего избрания, — Лукашенко продемонстрировал, что с профсоюзами он церемониться не будет. Тогда машинисты минского метрополитена, состоявшие в так называемом Свободном профсоюзе, предприняли забастовку с требованием повышения заработной платы.

Забастовка была подавлена жесточайшим образом. Забастовщиков выгнали с работы, на смену им привезли штрейкбрехеров-машинистов из железнодорожных и трамвайных депо. А когда за членов «свободного» профсоюза вступился лидер «несвободного» профкома метрополитена, рабочего места лишился и он292.

С тех пор профсоюзы особо «не рыпались». Ни свободные, ни несвободные. Тем более что Лукашенко быстро нашел их «слабое звено»: взносы. При первой же попытке Федерации профсоюзов Беларуси объявить общенациональную акцию борьбы за права трудящихся всем бухгалтериям государственных предприятий и организаций немедленно было дано указание: прекратить безналичное перечисление взносов на счета профкомов. И финансовая база профсоюзов была порушена в одночасье.

Но этого показалось мало. В 2001 году ФПБ осмелилась выдвинуть Гончарика кандидатом в президенты. С такой «наглостью» Лукашенко смириться уже просто не мог. После выборов профсоюзному аппарату дали понять: пока Гончарик руководит ФПБ, о диалоге с правительством и речи быть не может! И те, кто вчера поддерживал идею выдвижения Гончарика, теперь единодушно проводили его «на заслуженный отдых». В конце концов, профсоюзы были вынуждены избрать своим председателем не кого-нибудь, а заместителя главы Администрации Лукашенко Леонида Козика293.

Разумеется, такие полностью подконтрольные власти профсоюзы стали не самым желанным гостем в Международной организации труда. Но Лукашенко это не слишком обеспокоило. Зато он добился послушания и готовности профсоюзных руководителей поддерживать государственный курс.

Так наш герой получил два «приводных ремня» своей политики — молодежную организацию и профсоюзы.

Рядом с амвоном

Третьим «приводным ремнем» стала белорусская Православная церковь.

Мы уже отмечали, что, выстраивая «новую идеологию», Лукашенко использует старые формулы, причем их самые невероятные сочетания.

С одной стороны, конечно, — «свобода, равенство, братство», где «братство» трансформируется в подобие семейных отношений с самим Лукашенко в роли «батьки»; «равенство» — в насильственную уравниловку, хотя и на несколько ином уровне, нежели в советские времена, но осуществляемую по старому принципу перераспределения ресурсов сверху. Наконец, «свобода» — очень похожая на сформулированную Энгельсом «осознанную необходимость», но понимаемая весьма утилитарно: человек чувствует себя свободным лишь до тех пор, пока не вступает в конфликт с государственной системой и ее отцом-создателем, — такая вот «тюремная» свобода.

С другой стороны — «православие, самодержавие, народность». Главными ценностями здесь становятся те, которые проповедуются главной и контролируемой государством православной конфессией; источник всех благ — рука властителя-самодержца; а оправдание всему — воля послушной пастырю части народа.

Православие было взято государством на вооружение сразу после небольшого скандала, в первые месяцы правления Лукашенко. Тогда Служба контроля президента начала очевидный для всех «накат» на «православный бизнес» Экзархата — вернее, его предприятия «Диакония», имевшего еще со времен Вячеслава Кебича льготы по поставкам спиртного в Беларусь и за ее пределы. На «спиртовой основе» росли православные храмы, в которых священники учили белорусов нравственности и проповедовали здоровый образ жизни.

В это время я по должности курировал в Администрации и структуры гражданского общества, частью которого (очевидно, «по недоразумению») считалась и Церковь. Помню, как раздался телефонный звонок, и бархатный голос Владыки Филарета, Митрополита Минского и Слуцкого, напомнив о нашем знакомстве, вопросил, не будет ли слишком смелым поступком пригласить главу Администрации Леонида Синицына посетить Экзархат и побеседовать, так сказать, о насущном.

Синицын на это приглашение только хмыкнул:

— Генерал!..

— Какой генерал? — не понял я.

— Владыка твой — генерал, не меньше. Точно знает, с кем разговаривать и о чем разговаривать. Позвони и скажи, что завтра будем.

Назавтра мы были в епархии, розоватого камня здание которой по форме напоминает митрополичью митру.

Владыка Филарет был радушен, держался традиционно непринужденно, но с осознанием собственной значимости. Шел пост, посему закусывать пришлось исключительно семужкой, качество приготовления которой было выше всяких похвал. За скромной трапезой обо всем и договорились. Синицын пообещал походатайствовать за Церковь Божию перед земным владыкой.