Лукавый Шаолинь

Я так и не поняла, что изменилось в Маше, но решила не навязываться, а потом и вовсе забыла о ней. Я наслаждалась новой жизнью, которая стерла из памяти образы Грина, Маши, Йеннифер. С Инеем же сблизилась еще сильнее. Отчасти именно потому, что я перестала общаться с Машей, которую та недолюбливала. Мы обе жили совершенно обычной жизнью двух молодых девчонок — ходили в кино, на концерты в пабы, читали взахлеб и ни к чему особенно не стремились. Казалось, что Шаолинь уже найден, а человек без лица навсегда ушел в прошлое.

Лишь иногда мне становилось немного не по себе. Когда играла на флейте в Заповедном лесу, любуясь Двойными горами. Тогда я чувствовала на своих плечах чей-то настороженный взгляд. А иногда и видела силуэты. И это было моей тайной, такой же, как умение раздвигать границы светлых зон. Лишь Иней могла бы мне поверить, потому что слышала зов мертвых из Веренского водохранилища. Делиться с кем-либо еще не имело смысла. Такие уж люди в нашем городе — равнодушные к потустороннему. А иначе просто с ума сойдешь, если станешь обращать внимание на разные странности.

Я делала все возможное, чтобы забыть прошлое. И просто жить.

А потом я встретила Грина в автобусе. И поняла, что лишь обманывала себя. Мне никогда не вычеркнуть из памяти этого загадочного человека. За два года Гриндерс почти не изменился, только стал еще шире в плечах. Казалось, не узнает он во мне робкую семнадцатилетнюю девочку, подкладывающую ему подарки и любовные письма. Слабую и неуклюжую. Ту, которую привел к поутри на Двойные горы. Ту, которую он ударил из всех сил в одно жаркое лето. Я изменилась довольно сильно — сделала дреды, похудела на восемь килограммов и даже немного подросла.

Два года я стремилась извинить Гриндерса, оправдать его поступки. И почти уже не испытывала ненависти или обиды. Но не учла: простить можно лишь того, кто искренне просит прощения. Боюсь, бывший ролевик не испытывал никакой вины. И даже не знал, что был моей первой любовью.

Поэтому, когда я увидела Грина, мое сердце замерло, но не от любви. А от неудовлетворенного честолюбия. Я подумала, что не добилась ничего в этой жизни. Я так и не научилась фехтовать и не стала воином, а значит, не была достойна своего рыцаря. И я снова ощутила себя слабой и неуклюжей, но теперь знала, чего хочу: научиться фехтовать. Вот тогда можно было прийти и плюнуть ему в лицо. Или броситься на шею.

Сидя на противоположном конце автобуса, Грин не видел меня. Я решила тихонько выйти в среднюю дверь и сбежать.

И тут я на секунду прикрыла глаза. И сквозь опущенные ресницы ясно увидела приближающийся белый контур. Через минуту мы плавно впишемся в светлую зону… Вот и церковь мерцает серебристо-фиолетовым! Нет! Я не хочу смотреть на Гриндерса с идиотской улыбочкой. Не хочу, чтобы на считанные минуты лучшие стороны моей личности вышли на поверхность. Не хочу поддаваться Свету, потому что только злость меня и хранит…

Остановка. Я бросаюсь к двери, расталкивая пассажиров. И… со всего размаха грохаюсь на пол с высоты своих десятисантиметровых каблуков. Нет! Падаю как всегда прямо на спину. Удивительно, что позвоночник после такого еще цел. Да, да, я по-прежнему являю собой образец неуклюжести. Хочется кричать и плакать одновременно.

Я лежу на грязном полу старенького ПАЗа, сжимая кулаки от злости. Но тут мы все-таки входим в пространство светлой зоны. Гримаса ненависти на моем лице сменяется выражением любви ко всему миру.

Я лежу и улыбаюсь, потому что жизнь кажется полной чудес. И даже не удивляюсь, когда Грин подает мне руку и помогает подняться.

— Это стало моей работой — спасать падающих девушек. Каблук не сломала, о прекрасная Элиза?

Я мотаю головой. У меня есть минута, всего минута до окончания светлой зоны. И я бросаюсь на шею Гриндерсу, судорожно выдыхая слова:

— Не бросай меня никогда. Я без тебя схожу с ума. Теряю девочку с флейтой.

— Никогда…

Светлая зона всегда заканчивается так скоро… И вот мы снова в Верене — обычном городе Средней России. Я отшатываюсь от бывшего тренера и смотрю на него с деланным отвращением.

— Эля, надо поговорить. Я должен сказать тебе правду о поутри. И о нас.

— Какую правду? О том, что ты избил девушку, почти подростка?

— Выбора не было. Поутри бы нас всех прикончили, если бы ты открыла рот. Как убили Елену.

— Да пошел ты, красавчик.

Безумно хотелось ударить его по щеке. Влепить изящную пощечину, доказать, что изменилась не только внешне. Теперь никто не сможет втянуть меня в свои интриги. Но я молча развернулась и вышла из автобуса, вцепившись в поручни изо всех сил. Не хватало только еще раз упасть.

Я стояла на остановке всего в двадцати метрах от светлой зоны и прерывисто дышала, закусив нижнюю губу до крови. Тогда я и решила стать воином.

«Бастион» был не единственным клубом реконструкции. В нашем городе воссоздавали несколько эпох, учили шить, биться на мечах и просто драться врукопашную. Передо мной были открыты все двери.