Лукавый взгляд с любовью

Это была среда, середина рабочей недели. Еще три дня мы занимались, скорее, просто обвыкались с новой жизнью. В эти дни и погода была, как мое настроение, — то проглядывало солнце, то шли дожди, порой даже ливни с грозами. А потом настал выходной, после которого — с понедельника — нас отправляли в колхозы Херсонской области на сбор бахчи и томатов. Намечающийся перерыв в учебе был нужен нам, как глубокий вздох, как остановка после долгого бега, как отдых на парковой скамейке. Он был желанным после изматывающих выпускных экзаменов в школе, после вступительных экзаменов в университете, после сумасшедшего лишенного каникул лета, после всех трудов, напряжения и треволнений.

***

Ехали мы в Херсон весело — отдельным составом, украшенным транспарантами, свежими кленовыми и акациевыми ветками, душистыми травами и цветами, в плацкартных купе, с песнями и шутками. Впрочем, дорога оказалась до обидного короткой — вечером сели, утром были на месте. Некоторые даже выспаться не успели.

Там, куда мы прибыли, первым делом нас накормили совершенно домашней едой, приготовленной с потрясающими стараниями и щедростью. А потом поселили в общежитие и, до конца дня позволили гулять.

Такая наша роскошная жизнь, почти санаторная, с той лишь разницей, что днем нас возили работать в поле, продолжалась еще дня три-четыре. А потом городские барышни начали придираться к кухне и стряпухам, капризничать без никакого повода, проявлять дурной нрав и кичливость. Это выглядело нагло и отвратительно, на что колхоз отреагировал резко и решительно.

В новый выходной день нас передислоцировали: отвезли километров за пять от села, поселили в одиноко стоящий в полях дом на две отдельные комнаты, разделенные коридором, кухней и комнатой для кухарок. Комнаты были абсолютно без мебели, правда с тюфяками, одеялами и подушками для спанья. Ни о каком постельном белье не могло быть и речи. Комнаты поделили: правую заняли девочки, а левую — мальчишки.

Встали вопросы о питании: где брать продукты, кто будет готовить, где принимать пищу? Ответы оказались жесткими: продукты надо было выписывать в кладовой, доставлять к себе приданной нам двуколкой, готовить на кухне и есть на улице, для чего нашлись столы, сбитые из неотесанных досок. Все надлежало делать самим. Санаторий кончился.

Больше всего тягот досталось Любе Николенко. Когда дело коснулось готовки, то городские фифочки, заварившие всю эту кашу, быстро «отмазались», сославшись на неумение. Пришлось закатать рукава наименее хитрой и наиболее серьезной девочке из села. Но для готовки на тридцать ртов одних рук было мало. Вторым человеком на кухне поначалу согласилась стать Люба Малышко — соученица, приехавшая из Синельниково. Но выдержала она не дольше недели. Затем попросилась работать в поле и там каждый день пела нам бойкие песни из пионерского репертуара. Оказалось, что Люба Малышко была годом старше нас. Сразу по окончании школы она не поступила в вуз и работала пионервожатой. Естественно, находясь в этой должности, быстро привыкла командовать и всех строить, ни минуту не сидеть на месте и без конца метать в толпу инициативы, доводящие окружающих до желания прибить ее.

Так что в оставшиеся три недели Люба Николенко всю еду готовила сама, хотя девчонки ежедневно дежурили на кухне, оказывая ей помощь. Но какую помощь могли оказать неумехи, да еще ленивые?

***

Ни стипендии, ни общежития Любе Николенко не дали на том основании, что у нее, якобы, была зажиточная семья. Многим другим (не хочу называть фамилии), являвшимся единственным ребенком в семье с двумя высокооплачиваемыми родителями и жившим тут же, в городе, без трат на поездки и неустроенный быт, — материальное пособие выделили. А ей, одной иногородней, из сельской школы, с простыми рабочими родителями — отказали. Поразительно!

После первой сессии меня назначили старостой группы и вменили в обязанность собирать со студентов справки о составе семьи и доходах. Поэтому я отлично знал, что зажиточностью в Любиной семье и не пахло. Мама — работник книжного прилавка. Какие книги доставались селу и кто там стоял в очереди за ними? Это же не обувь, не мебель, не стройматериалы и не пальто с шубами. При численности села в три тысячи жителей никак нельзя было размахнуться и на неходовом копеечном товаре хорошо заработать. Отец работал слесарем-наладчиком, следовательно, получал твердую ставку. Излишне подчеркивать, что небольшие сельские предприятия не шли в сравнение с городскими производственными гигантами — ни квартир там не давали и люди вынуждены были строить и содержать дома за свои деньги, ни денег больших не платили.