8. Итак, прощайте, и сила, и быстрота ног, красота и все, чем мило нам тело! И Эрос, твой Эрос, теосский певец, поглядев на меня, на мою бороду проседью, пусть улетает прочь, взмахнув золотыми отливами крыльев, — я отвечу: "Что до того Гиппоклиду?"
Но в слове разумном теперь мне было бы самое время стать вновь молодым и зацвести, и заколоситься, и увлекать как можно больше людей за собой, накинув им цепочки на уши, не скупиться на стрелы, ибо опасности нет, что ненароком опустеет колчан мой.
Видите, как я уговариваю себя не огорчаться моими годами, моей старостью. И поэтому отважился ныне спустить на воду давно уже стоявшее на суше суденышко, оснастив его, насколько позволили средства, и снова выйти в открытое море.
Будьте же и вы благосклонны, о боги, и наполните парус, ибо сейчас всего больше нуждаемся мы в крепком, попутном и дружеском ветре, чтобы о нас, если достойны того окажемся, кто-нибудь сказал словами Гомера:
ГАЛЬЦИОНА, ИЛИ О ПРЕВРАЩЕНИИ
Перевод Н. П. Баранова
1. Херефонт. Чья это песнь к нам, Сократ, доносится? Издалека, с морских берегов, вот с того высокого мыса? Как приятна она для слуха! Что за существо издает эти звуки? Безгласны обычно обитатели водных раздолий.
Сократ. То — морская поет, Херефонт, птичка. Гальционой прозывается она, многостонная, многослезная. Про нее люди давно сложили печальную повесть. Говорят, была женщиной некогда, дочкой Эола, Эллина — внучкой. Любезного мужа потеряла она и по нем долго тужила без меры: Кеиком он звался, происходил из Трахины, рожден был светлым сыном Денницы, — красавец-сын, красой в отца. После же Гальциона, по умыслу бога, птицей сделалась и вот, окрыленная, облетает моря, плачет, ищет супруга, обыскав всю землю в тщетных исканьях: супруга нет как нет.
2. Херефонт. Гальциона — ты говоришь? Я песни ее еще ни разу не слыхал: поистине, показалась она мне чуждой странницей. Да, отзвук, подобный стону, в песне своей издает птица. Скажи, Сократ, а собой как она велика?
Сократ. Небольшая. Большой, однако, за преданность супругу боги оказали ей почет. Покамест выводит Гальциона своих птенцов, природа соблюдает «гальционовыми» именуемые дни, средь зимней непогоды их отмечая светлым вёдром, — вот, как сегодня: выдался денек на славу. Посмотри, как там, наверху, безоблачно! Неподвижны лежат и спокойны равнины морские, с зеркалом, как говорится, схожи…
Херефонт. Да, это — так: кажется, день в самом деле выдался «гальционовый» нынче. Такой же вот был и вчера… Но, ради богов: можно ли верить старой сказке, Сократ, тобой рассказанной, будто птицы могли женщинами делаться, а женщины оборачиваться в птиц? Во всяком случае: мне невозможными кажутся все эти басни.
3. Сократ. Любезный Херефонт! Привыкли мы с тобой быть в том, что — возможно и невозможно, чересчур недальновидными судьями! Мы обо всем заключаем по способностям человека, слабого в знании и в вере, и даже — в зрении. Как часто являются для нас легкие вещи трудными, доступные — недоступными, отчасти по неопытности нашей, отчасти, впрочем, по детской слабости ума. Воистину, каждый из нас младенцем кажется, даже самый старый, настолько ребячески кратка она, долговечность наша, против вечности целой. Друг! Подумай сам: люди, не зная силы богов и полубожественных существ и мощи всей природы, что могли бы сказать: мыслимо или нет то, что мы с тобой ныне видим? Не вспомнишь ли ты, Херефонт, что за непогодь третьего дня была? Вспоминать даже жутко, пожалуй, молний жестокий блеск, ужасный гром и ветров чрезмерную силу! Можно было подумать: вселенная хочет вот-вот сейчас распасться на части!
4. А спустя немного какое-то чудо свершилося: погода прояснилась, да так вторые сутки и держится. Ну, а теперь: что же большим признаем и более трудным делом — превратить в такую прозрачность буйствующий вихрь, смятение недавней расходившейся бури, снова порядок и тишину воздвигнуть в природе, или женщину, обличье ее изменив, птицей сделать? Это даже дети, малые дети способны свершить, что лепке обучаются: взяв глины иль воска, без усилия не раз в одну и ту же глину они воплощают различных существ природу. Но божество чрезвычайной мощью своей несравнимо ни в какой степени со слабыми нашими силами, и сподручным явится делом ему все это и легким. Скажи: огромный небосвод во сколько раз больше тебя? Что ж? Измерь!
5. Херефонт. Кто из людей, Сократ, отважится подумать или словами обозначить нечто подобное? Никому не доступно сказать об этом!
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги