Лукиан Самосатский. Сочинения

36. Впрочем, прихоти мужчин, пожалуй, еще можно снести. Но женщины… Да, да, и это тоже составляет предмет домогательств со стороны женщин — иметь в своем распоряжении несколько образованных людей, которые за плату состояли бы при них и следовали бы за носилками. Женщинам кажется некоторым нелишним добавлением к прочим нарядам и притираниям, когда говорят, что они образованны и философией занимаются и стихи сочиняют, мало чем уступающие песням Сафо. Ради этого такие женщины водят за собой всюду наемных ораторов, грамматиков и философов. Но когда же они их слушают? Над этим тоже стоит посмеяться: слушают или тогда, когда наряжаются и заплетают волосы, или за обедом, так как иначе им недосуг. Иногда, пока философ о чем-то разглагольствует, входит прислужница, протягивает письмецо от любовника, и вот: эти речи о скромности останавливаются и выжидают, пока она напишет ответ любовнику и внимание ее снова перенесется к тому, что ей рассказывает философ.

37. Когда же наконец, много времени спустя, ввиду предстоящих Сатурналий или Панафиней присылается тебе какая-нибудь жалкая верхняя одежонка или чуть подгнившая рубашечка — тут неизбежно является к тебе многолюдное и чрезвычайно торжественное посольство. Первый немедленно, только прослышав еще о намерении господина, заранее прибегает к тебе и заранее сообщает и уходит, получив немалую мзду за принесенную весть. А поутру приходят тринадцать человек, неся подарки, и каждый пространно рассказывает, как много он о тебе говорил, как напомнил о тебе, как, исполняя поручение, выбрал подарок получше. Потом все: удаляются, получив должное, да еще и ворчат, недовольные тем, что ты не дал им больше.

38. Самая плата положена тебе от двух до четырех оболов. Но обременительным и надоедливым ты оказываешься, если попросишь о выдаче этих денег. Таким образом, чтобы получить плату, надо самому польстить и несколько раз поклониться, надо и управляющему услужить, причем последний требует и другого рода услуг — не следует забывать о том, что он является советником господина и другом. А то, что получишь, ты давно уже задолжал разносчику, продающему платье, или врачу, или сапожнику. Итак, подарки обращаются для тебя не в подарки и не идут тебе на пользу.

39. Но мало-помалу великая зависть, а при случае и некоторая клевета на тебя начинают исподтишка поднимать свой голос перед господином, который уже охотно выслушивает направленные против тебя речи, так как видит, что ты от постоянных трудов поизносился и дело у тебя прихрамывает и вообще ты уже служить отказываешься. К тому же еще и подагра подбирается. Все, что было в тебе самого цветущего, он сорвал и наиболее плодовитый возраст твой, и полноту телесных сил, — стер в порошок и сейчас, обратив тебя в какое-то изодранное рубище, уже высматривает, куда, на какую навозную кучу вынести тебя и выбросить и как бы другого, из тех, что смогут выдерживать трудную работу, взять вместо тебя. И вот ты обвиняешься в том, что в такой-то день покушался на его мальчика, или в том, что, несмотря на свою старость, развратил девственницу, прислужницу госпожи, или еще в чем-нибудь подобном. Под покровом ночи тебя вытолкали в шею, и ты выходишь, лишенный всего, беспомощный, захватив с собой вместе со старостью одну милейшую подагру. Все, что ты когда-либо знал, ты за это время забыл, нажил себе огромное, как мешок, брюхо, ненасытную и неумолимую злую утробу. Также и глотка твоя по привычке предъявляет свои требования и, принужденная отвыкать, негодует на это.

40. И вряд ли кто-нибудь другой примет тебя к себе, так как отошла твоя пора и подобен ты стал состарившемуся коню, у которого даже шкура непригодна к употреблению. Да к тому же и клевета, питаемая тем, что ты выгнан из дому, родит еще большие подозрения и превращает тебя в глазах людей в прелюбодея или отравителя и тому подобное. Ведь твой обвинитель, прежде чем рот раскрыть, уже возбуждает доверие, а ты? Ты грек, человек легкого поведения, склонный ко всякому беззаконию. Ибо такими всех нас считают здешние люди, и вполне понятно. Да, мне кажется, я открыл самую причину столь плохого мнения, которого римляне о нас держатся. Дело в том, что многие из нас, получая доступ в дома богатых, за неимением иных, более полезных, знаний предлагают разные волшебства и снадобья: и зелья приворотные — для влюбленных, и заклятья — для враждующих, — и делают все это, именуя себя учеными и плащами философов себя покрыв и отпустив бороды, внушающие уважение. Итак, вполне естественно, если богачи одинаково подозрительно относятся ко всем, видя, что столь негодными оказываются те, кого они считали самыми лучшими, особенно же обнаруживая льстивость на пирах и в других случаях совместной жизни, а также чисто рабскую погоню за выгодой.