Лукинский фактор

Что тут началось! Всем хотелось попытать счастья. Одни собирали кубик, другие замечали время, третьи следили за пополнением подноса деньгами. Шум стоял несусветный! Когда никто не смог выполнить задание, Тит Власьевич объявил общее мнение, что собрать кубик по цветам невозможно. Пётр Иванович взял его в руки и попросил заметить время. Через две минуты в его руках был собранный кубик! Собранными деньгами с подноса он предложил оделять колядников, которые вот-вот пойдут по домам. Пусть порадуются празднику. Все его единодушно поддержали.

– Пётр Иванович, – около него стояла раскрасневшаяся Ксения, – прошу вас, спойте что-нибудь новенькое, под гитару. Я её уже приготовила! Что-нибудь праздничное, рождественское или новогоднее.

– Хорошо, только немного, а то на Новый год без голоса останусь!

Он взял в руки гитару, задумался: «Спою-ка я детскую песню о ёлочке. Она тут ещё не известна».

В лесу родилась ёлочка,
В лесу она росла,
Зимой и летом стройная,
Зелёная была.

Метель ей пела песенку:

«Спи, ёлочка, бай-бай!»,
Мороз снежком укутывал:
«Смотри, не замерзай!»

Трусишка-зайка серенький

Под ёлочкой скакал.
Порою волк, сердитый волк
Рысцою пробегал.

Чу! Снег по лесу частому

Под полозом скрипит;
Лошадка мохноногая
Торопится, бежит.

Везёт лошадка дровеньки,

А в дровнях мужичок,
Срубил он нашу ёлочку
Под самый корешок.

И вот она, нарядная,

На праздник к нам пришла,
И много-много радости
Детишкам принесла.

– Пётр Иванович! Но это же детская песенка! Спойте похожую на ту, что пели в прошлый раз!

– Тогда она будет не рождественская и не новогодняя! А может, и грустная.

– Ну и пусть! Только чтобы была хорошей!

– Я спою вам мою любимую песню. Её написал Сергей Есенин.

Не жалею, не зову, не плачу,
Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

Ты теперь не так уж будешь биться,

Сердце, тронутое холодком,
И страна берёзового ситца
Не заманит шляться босиком.

Дух бродяжий, ты всё реже, реже

Расшевеливаешь пламень уст.
О, моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.

Я теперь скупее стал в желаньях,

Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.

Все мы, все мы в этом мире тленны,

Тихо льётся с клёнов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.

Все молчали, только Тит Власьевич произнёс:

– Какая замечательная песня! Человек, написавший её, думаю, был очень несчастным, но и счастливым одновременно! Какие потрясающие слова! Какого огромного таланта поэт! Он, наверное, плохо кончил?

– Да, у него была не простая судьба, – ответил Пётр Иванович.

Наталья Ивановна и Ксения стояли рядом и смотрели на Петра Ивановича, ТАК смотрели, что ему даже стало неудобно. Хорошо, никто из присутствующих этого не заметил!

«Вот попал, как кур в ощип!» – думал Пётр Иванович, откладывая гитару.

– Нагнал я на всех тоску своими песнями в Рождество! Нет мне прощенья! Ксения, прошу к роялю. Просим! Просим! – попытался поднять настроение гостей Пётр Иванович.

Его нестройно поддержали. Ксения села за инструмент и спела несколько романсов. Потом её сменил кто-то из гостей. Затеяли танцы, играли в фанты. Всё это прерывалось короткими перекусами в соседней комнате, где было устроено что-то вроде шведского стола.

В перерывах Тит Власьевич интересовался у Петра Ивановича делами на заводе, планами на будущее. Тот отделывался дежурными фразами, ссылаясь на то, что работы ещё непочатый край, что у него большие обязательства перед совладельцами завода, и пока он их не выполнит, связан по рукам и ногам. Жаловался на полное отсутствие свободного времени для личной жизни. На прямой вопрос, почему не женится, ведь по возрасту уже пора, ответил, что не представляет себе семейной жизни до тех пор, пока не сможет проводить в кругу семьи хотя бы две трети суток: