Лукреция Борджа

Для Феррары начало 1513 года выдалось тревожным. Ни праздников, ни карнавалов. Каждое утро Лукреция просыпалась под звук военных труб, грохот пушек, цоканье копыт. Город готовился к осаде, и герцогиня щипала корпию для раненых, торопила цех столяров с поставкой кроватей для больниц, приказывала доставить из ее замков посуду, простыни и одеяла. После смерти ее сына она каждый день ходила к мессе и каждую неделю, прежде чем причаститься, исповедовалась. Она вступила в Третий орден святого Франциска и уговаривала Франческо Гонзага поступить так же, убеждая его в том, что там он найдет избавление от мук. «Не менее, чем собственного спасения, — писала она ему, — я желаю наконец узнать о том, что Ваша Милость возрождается как добрый сын святого Франциска, к чему я, недостойная, прилагаю всяческие усилия»¹⁰.

Еще не наступила весна, но со стороны Венеции феррарцам уже засиял теплый луч надежды. Венецианцы, поддерживавшие то одну, то другую из соперничавших сторон, на сей раз откликнулись на предложения французов о заключении союза, изложенные Людовиком XII. На радость феррарцам умер Юлий II в ночь на 21 февраля. В Ферраре началось такое ликование, что государь был вынужден, забыв о личных чувствах, запретить зажигать иллюминацию. Сама герцогиня, видевшая в этом волю Господа, бегала в сопровождении своих придворных дам из одной церкви в другую, благодаря Бога за «освобождение мира от этого Олоферна».

Несколько дней спустя все возликовали еще больше, когда папой стал Лев X. Лукреция познакомилась с ним во времена папы Иннокентия VIII, когда он выдавал замуж свою сестру Маддалену Медичи. Мы помним, как восхищалась невестой дочь кардинала Борджа и как та рассказала ей, что когда ее мать готовилась произвести на свет своего второго сына, ей приснилось, что она рожает во флорентийском соборе льва гигантских размеров, но необычайно ласкового. Так тридцать восемь лет спустя кардинал Медичи осуществил мечту Клариссы и принял имя Лев.

То, что Лев X испытывал отвращение к войне, познав ее на поле битвы при Равенне, позволяло надеяться на начало мирной эры, которая принесет пользу Ферраре. Во время понтификата Юлия II междоусобные войны беспрестанно опустошали самую процветающую страну мира. Торговля и промышленность полуострова были парализованы, банки Аугсбурга, равно как богатейшие люди из Антверпена, Лондона и Лиона, поживились за счет итальянцев. Макиавелли говорил о Европе так:

У нас есть Папа (Лев X) — мудрый, серьезный и почитаемый, император — легкомысленный и изменчивый, король Франции — раздражительный и боязливый, король Испании — бестолковый и скупой, король Англии — богатый, отважный и тщеславный, у нас есть швейцарцы — грубые, заносчивые и нахальные, а что касается нас, итальянцев, то мы — бедные, честолюбивые и приниженные¹¹.

Хотя новый глава Церкви до сих пор поддерживал с Феррарой довольно хорошие отношения, он не спешил отменить отлучение Альфонсо от Церкви и интердикт, удручавший жителей герцогства.

На самом деле Бембо, недавно провозглашенный кардиналом и никогда не прерывавший переписки с Лукрецией, оказал д'Эсте неоценимую поддержку: Лев X не только согласился представить маленького Эркуле во время его конфирмации, но и пригласил Альфонсо на свою коронацию. Лукреция осталась в Ферраре исполнять обязанности правительницы. Сообщения о церемонии, которые она получала, говорили ей о том, что в Ватикане ничего не изменилось, что смесь язычества и христианства, знакомая ей еще с юности, царит всюду, как и прежде. Так, Агостино Киджи, бывший протеже Чезаре, велел написать на фронтоне триумфальной арки: «Правила Венера, за ней Марс, теперь Паллада хранит Империю». Возможно, эта странная троица символизировала Александра VI, Юлия II и Льва X.