Лукреция Борджа

Следом за Джованни к Лукреции прибыл один из внебрачных сыновей Гоффредо, десятилетний мальчик, который после смерти отца жил в доме Ваноццы. В письме она просит Лукрецию взять его к себе: «Вы могли бы воспитать его как пажа Вашего славного дома». В реестре Лукреции мы читаем: «Иеронимо Борджа, паж». Этот мальчик в отличие от Джованни очаровал Лукрецию и, что самое поразительное, очаровал и Альфонсо. Его живой ум, его физические и умственные способности в сочетании с жизнерадостным характером Борджа позволили ему войти в дом герцогов д'Эсте и стать другом Эркуле, его ровесника, и Лукреция смогла успокоить Ваноццу относительно будущего ее внука.

Ваноцца, несмотря на некоторую беспомощность, которую она ощущала после смерти Александра VI, посвятила себя благотворительности. Ее драгоценности, отныне не представлявшие для нее никакого интереса, были использованы для изготовления дарохранительницы церкви Сан-Джованни-ин-Латерано. Так, жемчуга, бриллианты, золото и серебро, с таким великолепием сиявшие прежде на фаворитке папы, теперь переливались всеми огнями в глубине алтаря. Нотариус Ваноццы Андреа Карози составил 15 января 1517 года документ о передаче различных домов и постоялых дворов больницам Сан-Сальваторе-ин-Латерано, Сан-Лоренцо-ин-Дамазо и ордена Пресвятой Девы. Она завещала также служить мессы за упокой души ее и двух ее супругов. Пауль Иове, который познакомился с ней на закате ее дней, считал ее donna dabbene[57]; он превозносил ее набожность, ее смирение, ее такт. Скромность не позволяла ей просить чего-либо для себя у герцогини Феррарской, но иногда она рекомендовала ей своих протеже, и в зависимости от полученного результата ее благодарственные письма заканчивались либо словами «ваша счастливая мать», либо «ваша мать».

26 декабря 1518 года, как положено по обычаю, глашатай объявил на улицах Рима о кончине матери Лукреции, ей было семьдесят семь лет. Новость дошла до ее дочери на следующий день. Поскольку Лукреция была в Ферраре одна, она не смогла отправиться на похороны, однако укрылась в монастыре Святого Бернардина и велела, чтобы никто не говорил с ней о ее горе. Поскольку ее придворные не были знакомы с покойной, соболезнования, принесенные только из приличия, своей банальностью могли лишь усилить ее горе.

Одна лишь ее двоюродная сестра Анджела, приехавшая поддержать Лукрецию, могла понять, сколько воспоминаний вызвала эта утрата: детство цвета небес в Субиако, маленькие водопады, дышащие свежестью, заливистый смех Ваноццы, ее поцелуи с запахом ванили, игры в воде с братьями, беготня вокруг Пьяцца Пиццо ди Мерло, отец, который брал ее на руки, а она обнимала его за шею, пахнущую ладаном; потом день, когда его пурпурную мантию сменила белая риза триумфатора: Родриго Борджа стал Александром VI под лучами августовского солнца; еще были сеансы позирования для работы Пинтуриккьо, звон серебряных колокольчиков Хуана Гандийского, холод его смерти, торжество Чезаре-бра-тоубийцы; а за окном звонили к молитве Богородице, и этот звон был эхом былого величия семьи Борджа.

Через несколько дней состоялись похороны. Марино Санудо пишет: «Ей были устроены похороны в Санта-Мария-дель-Пополо, столь же грандиозные, какие устраивают кардиналам». Действительно, Лев X отправил на ее похороны своих камерариев и многих своих придворных. Эти почести, обычно оказываемые лишь высшему духовенству, подчеркивали, что Ваноццу уважали как вдову Александра VI или, по крайней мере, как мать герцогини Феррарской.

Восемь лет спустя Марко Антонио Альфьери, хранитель ордена гонфалоньеров, почтит ее память в свидетельстве, которое находится в архивах ордена: