Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь

– Страсть к купанию римляне переняли у арабских варваров, но, брат мой, по правде говоря, если ты хочешь преуспеть в этом городе…

Затем, с легким щелчком открыв маленькую коробочку, он предлагал священнику ароматных леденцов, чтобы подсластить переход на чужой, полный грубых открытых гласных язык, который им теперь предстояло использовать. После стольких лет он стал больше походить на итальянца, чем на испанца, хотя кое-кто до сих пор за глаза называл его не иначе как «грязным испашкой». Отныне недоброжелателям придется наглухо запирать двери и окна да следить за тем, чтобы их не подслушивали чужие уши.

И наконец пришел черед папской шапки. На выбритой макушке она смотрелась неуклюже. Родриго недовольно глянул на свое отражение в медной вазе: седые волосы напоминали взбитые сливки по краю пирога, а ниже торчал крупный орлиный нос. Выходит, самая большая шапка ему мала. Ладно, сойдет, пока не изготовят новую. Он сделал шаг назад, поднял правую руку и медленно опустил ее, будто благословляя. Его охватил трепет, и он едва сдержался, чтобы вновь не закричать от радости.

На медной поверхности вазы мелькнула тень, и Родриго обернулся. В дверях стоял Иоганн Буркард. По традиции, он должен помочь новому папе одеться, а также замерить его палец, чтобы ювелир сразу же приступил к работе над папским кольцом. Он знавал пару кардиналов, которые вошли в конклав, уже имея в кармане свои собственные кольца рыбака, просто на всякий случай. Родриго Борджиа ничего подобного не делал. С годами он проникался к Господу все большим уважением, а может, просто не хотел испытывать судьбу.

Был ли худосочный немец рад тому, что в выборах победил испанец, или нет, вида он не показал. Его работа требовала недюжинного таланта все подмечать, оставаясь бесстрастным. У этих двоих было нечто общее: оба иностранцы при папском дворе, оба знали, кому и сколько платить, чтобы получить желанное место (десять лет назад за должность церемониймейстера требовалось отдать четыреста дукатов, сейчас она обошлась бы втрое дороже). Но за пятнадцать лет знакомства они едва ли обмолвились друг с другом и словом, если это не касалось их прямых обязанностей. Теперь они связаны до конца жизни. Не успел папа заговорить, как немец упал на колени и простерся вперед – безошибочно прикинув расстояние, – чтобы поцеловать голую и, к счастью, чистую ногу Родриго. Вот она, работа церемониймейстера.

Кардинала Валенсии – в эти последние минуты, когда кто-то еще мог назвать его так – охватила радость. Он приподнял подол и пошел к балкону.

Шестьдесят один год. Сколько лет ему будет отведено? К этому возрасту четыре из пяти лично знакомых ему пап уже гнили в могиле. Но Борджиа живучи. Его дядя, Каликст III, дожил почти до восьмидесяти. Шестьдесят один. Три сына, подрастающая дочь и красивая молодая любовница, которая тоже может родить. Сколько времени ему надо? Дайте еще десять, нет, пятнадцать лет, и половина Италии окажется под геральдическим быком.

Он вышел на балкон. Занимался новый день. Толпа кричала приветствия. Однако стоило Александру VI поднять руки в традиционном благословении, как наступила тишина. Рим принял нового папу.

* * *

Конь из конюшен Борджиа, привезенный из Мантуи, где выращенные герцогами Гонзага турецкие жеребцы, по слухам, были лучше, чем у самих турок, и оседлавший его гонец отлично справились с задачей.

Путешествие из Рима в Сиену тяжелое, хоть и не дальнее. Сразу за городскими стенами дорога становится опасной как для человека, так и для животного. Во времена, когда люди не знали еще Господа нашего, они поклонялись языческим божкам, а местность вокруг Рима была знаменита плодородными землями и хорошими дорогами, по которым тут и там проезжали телеги, везя товар на городские рынки. За века господства истинной веры дорога пришла в упадок, став дикой и полной разбойников, и теперь была поделена между семьями знатных римских вельмож: людей, которые прятались в замках и крепостях и предпочитали истреблять друг друга, а не вступать в союзы ради общего блага.

Но чтобы ограбить и убить, жертву нужно сначала поймать. А наездник, молодой человек, будто рожденный в седле, на протяжении всего пути ни разу не остановился. Он изнемогал от жары, но ветер сдувал с него пот. Чем больше он потел, тем дольше мог ехать, не задерживаясь по малой нужде. В начале одиннадцатого он достиг Витербо. Тут располагалась крупная почтовая станция, которой уже много лет пользовались кардиналы, и с момента созыва конклава она стояла в полной готовности. Так что лошадей поменял сам старший конюх. Он понимал, какого рода новости несет гонец, хотя сути не знал. А прочесть что-то по лицу вестника и пытаться не стоило, там виднелась лишь дорожная грязь да следы усталости: когда ему отдавали запечатанное письмо, то ни о чем не рассказывали. Негоже старшему сыну кардинала оставаться в неведенье, когда другие празднуют победу или сопереживают поражению, и те, кто давно работает на семью Борджиа, за много лет уяснили, что делать именно то, что велят, в их же собственных интересах.