Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь

– Я… Я не знаю. Я думал… но если это не так, тогда… Его святейшество ведь тут в одной из соседних комнат… – И он с тревогой посмотрел на солдат, которые держали арестованных, будто желая предостеречь их от следующего шага. – У меня приказ, – печально повторил он.

– Нет! – Лукреция уже выскочила из комнаты в длинный коридор, громко зовя отца. Вслед за ней, не отставая, последовала Санча.

Миновав три двери, женщины ворвались в недавно отремонтированную папскую приемную. Буркард попятился, давая им пройти, папа уже вскочил с кресла.

– Что? Что случилось? – спросил он, заражаясь их волнением.

– Это вы приказали арестовать докторов и охрану Альфонсо? – Санча находилась на грани истерики.

Но Лукреция не стала дожидаться ответа. Его можно было легко прочесть по лицу отца. Она издала тихий стон, развернулась на каблуках и со всех ног понеслась обратно по коридору.

Сколько она отсутствовала? Три, возможно, четыре минуты? Время можно было измерить ударами ее сердца.

Дверь в комнату оказалась закрыта, рядом стояли два охранника Чезаре. Разумеется, им тоже был отдан приказ. Но даже они не решились физически препятствовать дочери папы римского. Они стояли, стыдливо потупив взгляд, пока она кричала, а затем отступили, когда она решительно двинулась вперед. Один из них придерживал ручку сломанного засова, так что теперь дверь легко распахнулась.

В комнате не было ни охраны, ни арестованных. Микелетто стоял у резного изголовья кровати, а в ногах его неуклюже лежало тело Альфонсо. Голова была вывернута под неестественным углом, а лицо с широко открытым ртом застыло в гримасе ужаса.

– Сожалею, герцогиня Бишелье. – Голос его теперь стал неожиданно спокойным. – Он пытался встать с кровати. Думаю, его взволновало наше вторжение, и вскрылись какие-то раны внутри, а он был так слаб, что просто истек кровью.

Сказав это, Микелетто поднял обе руки вверх, будто показывая, что за последние пять минут он даже не притронулся к шее Альфонсо.

* * *

Повсюду раздавались стоны и причитания. В коридоре, из окон, в саду. Последний раз спокойствие Ватикана так же сильно было нарушено в ту ужасную ночь, когда папа римский потерял своего сына. Рыдали не только в Ватикане, но и в Санта-Мария-ин-Портико: женщины выли в голос, будто раненые звери. Ничто в этом мире не сравнится со стонами женщин, убитых горем.

Им пришлось попотеть, чтобы забрать тело. Микелетто, даже не пытавшийся защищаться, вышел из комнаты со следами ногтей Санчи на и без того изувеченном лице. Когда появились папа и его гвардейцы, в комнате уже царил полный хаос. Гнев Санчи невозможно было унять: стулья перевернуты, с кровати сброшены покрывала, подушки вспороты, пух и перья повсюду, будто в жаркий августовский день на сад неожиданно налетела снежная буря и обрушилась на апельсиновые деревья. Лукреция тем временем сидела на полу у кровати, на коленях у нее лежало тело мужа, и она бережно укачивала его, словно Богоматерь Иисуса Христа, и плакала, плакала, плакала… Когда они попытались их разлучить, она бросилась на него сверху, и никто, даже папа римский, не знал, что делать. Спасли положение фрейлины: они окружили ее и стали на все лады утешать, обнимать, увещевать и нежно гладить по голове, пока она понемногу не ослабила хватку, и тогда тело Альфонсо подняли и унесли, чтобы подготовить к похоронам.

Труп Альфонсо не украшали, гроб не сопровождали ни придворные с цветами, ни непременные плакальщики. Похороны провели быстро и без лишнего шума. Даже жене и сестре не позволили присутствовать. К ночи все было окончено: небольшая группа монахов похоронила Альфонсо в крошечной церквушке, вплотную прижавшейся к собору Святого Петра.

Но для женщин это был далеко не конец. Напротив, скорбь их была так велика, что дворец не спал всю ночь. Наутро у ворот Ватикана на шум собралась толпа любопытных, а приемная папы римского была полна сановников и послов, отчаянно желающих посетить его и разузнать последние новости. По общему согласию, это была самая возмутительная история из всех, что произошли за время скандального правления Александра. Как восхитительно.

Чезаре встретился с папой под звуки плача, когда тело готовили к погребению, а Буркард ожидал подробных инструкций.

– Это абсолютно неприемлемо! – Ярость папы ничуть не уступала ярости его дочери. – Убить человека во дворце Ватикана, когда он находится под моей защитой. О чем ты думал? Ты сошел с ума? Ты выставил меня на посмешище!

– Нет, я не сошел с ума, все гораздо хуже. Я в здравом уме. Скажи, отец, что мне оставалось делать? Если бы я пришел к тебе и сказал, что он пытался убить меня, позволил бы ты мне сделать это? Нет, ты не смог бы! У меня не было выбора, мне пришлось решать самому.

– Что значит он пытался тебя убить? Он и сам был едва жив!

События последних недель, казалось, испытывали терпение Александра на прочность: он знал, что для воплощения своих амбиций должен пожертвовать Неаполем, но такая неприкрытая жестокость полностью ломала его обычный политический стиль.