Лукуми

На самом же деле все объяснялось гораздо проще, но об этом не следовало никому рассказывать, ибо никто не счел бы сие объяснение правдивым. Сестра моей бабки, самая старшая из всех, работала служанкой в семье одного из тех, кто в свое время брал штурмом Монкаду, и родила сына от старого отца семейства, который поначалу ничего из себя не представлял, но по прошествии времени стал большой шишкой. Вот и все, что помогло моей матери. Это, да еще ее характер, весьма склонный к танцам и веселью.

Так вот, этот сын сестры моей бабки был и, как я полагаю, несмотря на преклонный возраст, по-прежнему остается одним из тех немногих, кто всегда держит очень короткий промежуток между своей грудью и спиной Команданте; такой короткий, что между ними не может пролезть никакое другое человеческое тело. Итак, наличие родственника среди главных революционеров, вернее, их охранников, и было, по всей видимости, причиной того, что моя бабка переехала в этот дом; и тот же племянник-телохранитель помог ей сохранить устойчивое положение в обществе. Хотя я лично полагаю, что в действительности ее всегда хранила и помогла перебраться в Гавану ее крепкая связь с духами.

Когда различные религиозные верования стали подвергаться преследованию, для матери моей матери, как и для многих других людей, настали трудные времена. Ее спасло покровительство старшей сестры, а также то, что к тому времени моя бабка уже одевалась во все белое и носила пять ожерелий, принадлежавших Элеггуа, Обатале, Шанго, Йемайа и Ошуму, которые защищали ее от зла. Мне тоже суждено будет однажды надеть их. Больше всего, признаюсь, мне нравилось ожерелье Шанго, повелителя огня и молнии, а также барабанов и танцев. Чтобы вам было понятнее, в рамках религиозного синкретизма это своего рода Санта-Барбара. Итак, Шанго — это теперешняя Санта-Барбара, его обрядили сей святой, дабы можно было продолжать ему поклоняться. И теперь Санта-Барбара — это Шанго, и ничего тут не поделаешь.

Шанго — воинственное божество, властелин силы. Я знаю, что если я скажу Марс,у моих читателей будет меньше повода для иронической улыбки. Каждый раз, услышав, что произносят имя Шанго, я приподнимаюсь на цыпочки, а если сижу, то встаю. Когда я это проделываю, здешние люди смотрят на меня в изумлении. Но если к этому же меня побуждает имя Санта-Барбары, то они удовлетворенно кивают, выражение их лиц становится благостным и умиротворенным, что подчас выводит меня из себя.

Даже и сейчас мои любимые цвета — это цвета Шанго и Санта-Барбары, то есть белый и красный; мои числа — четыре и шесть, и я довольно ловко могу изобразить двойной топор, который им соответствует. На самом деле, у Санта-Барбары меч и пальмовая ветвь, это больше, чем двойной топор, и еще у нее корона, свидетельствующая о том, что она царица небес. Вера и верования, система идей, знания, приобретенные в детстве, служат для того, чтобы, вспоминая их, мы могли испытать умиротворение и некую неизъяснимую ностальгию, и еще нежность, безмятежность и покой; покой, полный покой, от кого бы он ни исходил, от Шанго или от Санта-Барбары.

В тот год, о котором я сейчас вспоминаю, моя бабка была льявои по этой причине на протяжении всего года не смотрелась в зеркало. И еще она ни до кого не дотрагивалась и не позволяла никому дотрагиваться до себя. С наступлением темноты она запиралась в боио, и никакая человеческая сила не властна была заставить ее покинуть это самовольное заточение. И так в течение всего года. Позднее она была омо-ориша,жрицей, к которой верующие приходили за советом или с просьбой совершить жертвоприношение. А мне так и не довелось стать йаво, хотя моей бабке это пришлось бы по душе. Она мне рассказывала, что она была даже бабалао, жрицей в самом высоком смысле этого слова, и что ее дар прорицательницы ни у кого не вызывал сомнения, а ее предсказания всегда исполнялись, что редко у кого получается. Такой вот была моя бабка. А моя мать, насколько мне известно, стала всего лишь танцовщицей.

Вскоре по окончании того магического года, несколько месяцев спустя, сестра моей бабки зачала и родила моего дядю. Но едва приложив его к груди, она вдруг решила оставить сына и отправиться в Гавану. Так мой дядя-телохранитель, не успев появиться на свет, был брошен своей матерью. А потому его продолжила кормить грудью моя бабка, которая незадолго до этого родила одну из сестер моей матери. Тот, кому суждено было стать гориллой, рос как старший брат моей матери, он помогал ей делать первые шаги, водил за руку, когда она делала вторые, и, полагаю, именно к нему моя мама обратилась за поддержкой, когда делала свои третьи шаги.