Лулу

Главное – успеть! Вскочить на подножку автобуса, дождаться, когда захлопнется за тобою дверь, и только тогда, с подозрением оглядев немногих пассажиров, успокоиться, присев на жесткую скамью. Только бы они от меня отстали, только бы автобус не замедлял свой ход и не зажегся кроваво-безнадежный свет светофора на ближайшем перекрестке. Так я же и говорю, главное – успеть!

Эта троица начала меня преследовать, стоило только выйти вечером из дома. Вначале они держались в отдалении, но затем, видимо осмелев либо заметив, что я прибавил шаг, стали понемногу приближаться. Кто знает, что было бы, не появись неожиданно этот заплутавший в московских переулках дребезжащий старенький автобус? Ну а тут я из последних сил рванул вперед, схватил руками поручни и прыгнул на подножку, и только тогда немного перевел дух – теперь-то уж им меня точно не догнать!

Кстати, а вот то, что было бы, если б не успел, – это я как раз очень хорошо могу себе представить. Ну что, по-вашему, самое ужасное для более или менее нормального мужика? Думаю, все догадались, а если нет, то есть еще время это испытать. Нет, принудительное совокупление со щербатой стервой Томочкой здесь совершенно ни при чем – это бы мы уж как-нибудь перетерпели. А вот более близкое, как бы это поточнее назвать, интимное знакомство с Николашей… Бр-р-р!!! И дело даже не в том, что сам по себе Николаша являет собой существо в достаточной мере отвратительное, хотя бы потому, что ничем иным и не может быть законный муж Тамары. Однако по странному стечению обстоятельств мы с ним располагаемся как бы по разные стороны некой заложенной в мозгу преграды, переступив которую осознаешь, что можно все, прежде казавшееся недопустимым. Нет, лучше уж под колеса, чем вот так…

Автобус несется по темному, словно бы вымершему переулку – нет ни прохожих, ни освещенных окон, ни зажженных фонарей. И я начинаю понимать – что-то здесь не так, что-то с этим автобусом вообще не сходится. Что уж тут говорить, если даже пассажиры куда-то подевались. Вот тебе и успел. Сглазил, черт меня дери! И я кричу водителю:

– Сворачивай! Здесь автобусы сроду не ходили!

Он оборачивается, и я вижу Николашу, хотя это розовое личико с ярко-красными губами и позолоченными клипсами в ушах очень нелегко узнать. И когда только успел он сделать себе шестимесячную?

А впереди тем временем возникла высоченная стена, загораживая путь. Представляете, оказывается, там тупик, а мне об этом почему-то не сказали. И на стене огромное полотно с изображением фасада нашего ночного клуба, и на нем надпись аршинными буквами – «АУКЦИОН». А рядом голые девки в карминовых чулках отплясывают канкан, и вместе с ними тот самый невзрачный мужичонка, один из тех, что преследовали меня в эту ночь… Да это же я сам! О господи! Не может этого быть, но ведь похож, ей-богу! Будь у меня возможность, я бы его получше рассмотрел, но сзади наступает на меня кондукторша и, угрожающе раззявя свой щербатый рот, требует за проезд немыслимые деньги.

– Сударыня! Да где же мне их взять?

– Ах, нет? Ну тогда выметайся на ходу!

Да я и рад бы, но, как назло, автобус несется все быстрее и быстрее. Им-то, проклятым, все равно, они же на работе, а каково мне наблюдать сцену своей гибели?

И только тут я понимаю, почему автобус движется не по маршруту. Вот в чем дело! Автобус-то прислали из похоронного бюро, и не за кем иным, а именно за мной! Еще чуть-чуть – и я увижу лежащее в оцинкованном гробу свое безжизненное тело. Накроют крышкой, запаяют, чтобы ненароком кто-то не узнал, и с самого высокого моста гроб сбросят в воду! Зря, что ли, к ногам привязан груз?

Я пробую пошевелиться, но что-то не пускает, пробую задать вопрос, но никто не хочет отвечать. И тогда, набрав в легкие воздуха, из последних сил, жутким, не своим каким-то голосом ору:

– Стойте! Пощадите! Я все отдам! Только остановитесь, ну пожалейте несчастного папашу!

Я слышу визг тормозов, потом дверь со скрипом открывается и кондукторша таким, знаете ли, ехидным голосочком объявляет:

– Которые еще денег не собрали – вылезайте!

Какая между всем этим связь, я, честно говоря, поначалу и не понял. Только потом, когда уже вывалился из автобуса и ощутил под собой твердь мостовой, до меня все-таки стало доходить. Мысленно пересчитывая то, что еще осталось у меня в карманах, я, спотыкаясь на ходу, заковылял прочь, проклиная и того зловредного водилу, и более всего кондукторшу. Да уж, все это было явно неспроста! Подвергать подобному испытанию невинных, в сущности, людей в расчете на вынужденное их согласие – это ли не издевательство над здравым смыслом? Притом заметьте, что выходило так, будто бы я сам преследовал себя. Словно бы именно я в компании этих двух уродцев пытался убедить себя в необходимости совершения некоего поступка, на который у меня просто не хватало сил. Ничего себе! Да с какой стати я сам буду заставлять себя расплачиваться?