Лулу

С этими словами под музыку неизвестного мне автора Веня снял крышку с супницы и подцепил на вилку что-то похожее на маленький розовый гриб. Лысый последовал его примеру. Глаза Вени блаженно засветились.

— Ну как? — оглушительно чавкая, поинтересовался Веня. — По-твоему, это плохо? Ответь мне, Вов чик.

— Это бесподобно, — за меня ответил лысоватый субъект, залпом проглатывая виски.

— Еще бы… Заметь себе, Вовчик, испанскими анчоусами и браконьерской паюсной икрой закусывают только обнаглевшие от вседозволенности паханы да совковые псевдоинтеллигенты-государственники. Мало-мальски уважающий себя либерал оперирует закусками свиными. А из свиных питерских закусок самая первая — это отварное поросячье рыло. Когда-то его великолепно приготовляли в ресторане при гостинице «Англетер».

Странное дело, но у меня создавалось полнейшее впечатление дежавю, как будто я играю в плохо поставленной старинной пьеске для двух актеров, причем хоть я и выучил свою роль буквально назубок, но временами отчего-то несу типичную отсебятину, и что совершенно удивительно — буквально не раскрывая собственного рта. Еще более странным было то, что всех присутствующих, судя по всему, это вполне устраивало.

Меж тем из супницы поднимался ароматный пар, а увлеченный чревоугодием Веня, подцепив на вилку очередной розовый пятак, торопливо отправлял его в рот и, проглотив, изрекал новую порцию наставлений и советов:

— Правильное питание, Вовчик, штука очень хитрая. Есть нужно уметь, а, представь себе, большинство людей в нашей стране есть и вовсе не умеют. Нужно не только знать, что есть, но и когда, и с чем. К примеру, в каком сочетании лучше усваивается лососина и каким божоле следует запивать седло андалузского козла. — Веня многозначительно потряс трезубцем-вилкой с нанизанным на него поросячьим рылом, при этом забрызгав все вокруг. — Еще важнее, что ты при этом говоришь. То есть, если ты озаботился своим здоровьем, мой тебе совет, не говори за едой о России и о патриотах. И, боже тебя сохрани, не заходи до обеда в Интернет.

— Да ведь других занятий для досуга нету, — вновь встрял в наш разговор прожорливый субъект, выпивая очередной бокал выдержанного виски.

— Вот ничем и не занимайся натощак. Просто считай, что ты еще не человек до тех пор, пока в должной мере не насытился.

Закончив с поросятиной, Веня позвонил, и в бежевой портьере снова появился официант. Вене достался кусок осетрины с хреном, которая ему отчего-то не понравилась, а лысоватому обжоре — ломоть ростбифа. Слопав его, тот, видимо, почувствовал, что засыпает, и больше ничего уже не говорил.

Тем временем столовая наполнилась неприятным синим дымом с ароматом медленно тлеющей индийской конопли. Веня курил папироску, а лысый субъект дремал, уронив голову в полупустую тарелку с испанскими анчоусами.

— Шабли урожая девяносто третьего года тоже приличное вино, — продолжал разглагольствовать Веня, — но только ведь и для него требуется соответствующая закусь. Ну, скажем, что-нибудь вроде «рокфора», а еще лучше «бле де косс» или «дор-блю».

Глухой гул множества голосов донесся из отверстия вентиляционной трубы, оттуда же потянуло запахом прокисшего пива и фастфуда далеко не первой свежести.

Веня позвонил, и вошел все тот же официант. Интересно, у них что — другого нету?

— Э-э-э… Так что все это означает, приятель?

— Опять заезжий гроссмейстер митинг несогласных готовит, — ответствовал служивый, невозмутимо собирая грязные тарелки со стола.

— Опять! — горестно воскликнул Веня. — Ну, теперь, стало быть, пошло-поехало, пропал и этот город. Придется уезжать, но куда, спрашивается? Опять на опостылевшую Ривьеру? А здесь известно что, все будет так же, как и три четверти века тому назад. Вначале каждую субботу митинг или марш, затем в общественных сортирах на Невском станут замерзать трубы… ну и так далее. Крышка Петербургу!

— Ну, не все так страшно, — невозмутимо констатировал официант, унося с собой груду тарелок и пустую супницу из-под поросячьих пятаков.

— Да если бы не так! — возопил минутой ранее казавшийся вполне умиротворенным Веня. — Ведь это какой был город, вы поймите!

— Ты слишком мрачно смотришь на вещи, — возразил внезапно очнувшийся лысоватый субъект, из-под которого выдернули тарелку, — теперь совсем другие времена, да и сограждане наши, надо признать, очень сильно изменились.

— Вовчик, ведь ты же меня как облупленного знаешь, ну на хрена же врать? Я человек, которого очень трудно провести на мякине. И вот тебе, к примеру, факт: бельевая веревка во дворе нашего дома.

— Это интересно… — сказал еще не вполне оклемавшийся после выпитого виски лысый, а я подумал: «Ерунда веревка, не в веревке счастье, но Веня-то, Веня — личность ну просто выдающаяся!»