Луна доктора Фауста

Узнав от касика, что несколько недель назад отряд во главе с Хименесом де Кесадой спустился с плоскогорья и, нигде не задерживаясь, прошел прямо на юг, они встревожились и уже собрались было вдогонку за своими соперниками, но хлынули апрельские ливни; преследование стало невозможным. Жители деревушки, не в пример тем, кто встречался отряду Гуттена раньше, были радушны и гостеприимны: щедро снабжали испанцев едой, предоставляли им своих жен и выстроили исполинский шалаш, вместивший сотню всадников и два десятка пехотинцев.

В начале октября дожди прекратились, и Гуттен произнес слова, которых все так жадно и давно ждали:

– Господа, в путь! К Эльдорадо!

После долгого марша по спаленной солнцем долине они вышли к деревне, с двух сторон окруженной илистой рекой. Здешние индейцы не знали одежды, были подозрительны и держались настороженно. Они рассказали про Кесаду: несмотря на то что прошло уже несколько месяцев, его отряд миновал деревню лишь неделю назад.

– И его, значит, задержали дожди! – обрадовался Гуттен. – Завтра же тронемся за ним вдогонку.

В тот день к ним подошел индеец в полотняной рубахе и красной шерстяной шапке. Жители всячески выказывали ему свое почтение, а он держался как человек, привыкший повелевать.

– Ты не должен идти по следам белого человека, – сказал он Гуттену при посредстве Лимпиаса и вытащил из заплечной сумки золотой и серебряный слитки. – Я тоже хочу отправиться туда, где мой брат отыскал это. Сокровища не в том месте, где ты предполагаешь, а по эту сторону хребта, там, где рождается солнце. Иди в Макатоа. Там тебе скажут, как добраться до Оуарики, до страны омагуа.

– Он дурачит нас! – вскричал Гуттен. – Этот человек знает, как найти Эльдорадо, а потому по доброй воле или подчиняясь силе отведет нас к Кесаде.

Выслушав перевод, индеец смиренно произнес:

– Кровь твоих людей падет на твою голову.

В зарослях колючего кустарника, сменившего лесную чащобу, они наткнулись на скелет лошади и на христианское надгробье, а потом кресты и дочиста обглоданные водой и ветром лошадиные кости стали попадаться все чаще, и напуганные этим зрелищем солдаты принялись поговаривать о возвращении. Проснувшись на восьмой день, обнаружили, что индеец исчез.

– Вперед! – твердил Гуттен, оставаясь глух к ропоту недовольных и советам благоразумных.

– До чего же он упрям! – бурчал Дамиан де Барриос. – Можно подумать, ищет погибели себе и нам всем. Пристало ли нам сносить такое?

– Замолчи, дурень! – вмешался Кинкосес. – Замолчи, покуда не отведал моего меча!

Ветер смерти дул над отрядом. Взобравшись на холм, напоминавший орлиную голову, Филипп с непривычной для всех, кто знал его, уверенностью сказал солдатам:

– Отсюда начинается дорога к Эльдорадо. Я не мог ошибиться. Нам предстоит идти на восток еще дней восемь, пока не выйдем к горной цепи, тянущейся вдоль хребта Анд. Там и стоит город золота.

Его слова подбодрили оборванных и босых солдат, и вот пришел день, когда передовые разглядели на юге бурое пятнышко: там начиналась Макаренская сьерра, названная так в честь небесной покровительницы Севильи.

Не успели пройти и лиги, как обнаружили засеянные поля и деревню – первый за три месяца нескончаемых переходов след человеческого присутствия. Испанцы уже предвкушали отдых и угощение, как вдруг на них, пуская тучи стрел и отчаянно вопя, ринулась толпа уродливых тщедушных дикарей. Это было знаменитое племя чоке, почитавших человечину до такой степени, что не брезговали и собственными мертвецами. Отразив нападение, запасшись провизией, отряд двинулся дальше, к югу. Но испанцев ожидало тяжкое разочарование, от которого из всех уст вырвался единый горестный вопль: горный хребет, долженствовавший привести их к Эльдорадо, оказался причудливо изогнутым отрогом Анд.

– Чтоб тебя! – сплюнул Лимпиас. – Это мне наука: не иметь дела с извращенцами.

Обратный путь был куда трудней: голод и жажда косили людей.

Снова пошли дожди, но, по счастью, на пути повстречалась деревушка. Здесь индейцы чоке не проявили к ним враждебности, они научили испанцев употреблять в пищу вместе с маисом муравьев, пауков и скорпионов. Ливни отрезали отряд от всего мира. Томительно тянулись месяцы. Странная напасть вроде чесотки приключилась с людьми и лошадьми. Лошади плешивели, у них лезли гривы и хвосты, брюхо раздувалось. Им так не хватало соли, что они принимались жевать вывешенную на просушку одежду своих хозяев. И несмысленные твари, и существа, наделенные разумом и бессмертной душой, мерли как мухи: тридцать человек отправилось на тот свет, столько же лежало при последнем издыхании на спинах уцелевших от мора коней. Медленным шагом побежденных двигалось войско назад.

Сильно поредевший отряд снова разместился в том самом шалаше, что выстроили для него приветливые индейцы, и тихой пристанью, надежнейшим убежищем казался им этот убогий кров.

Гуттен, присев на обрубок дерева, печально и рассеянно созерцал раскинувшуюся перед ним равнину, а в десяти шагах от него падре Тудела и Вельзер, силясь постичь ход его мыслей, глядели на своего предводителя задумчиво и уныло.