Луна доктора Фауста

До вечернего звона вели веселую беседу Карвахаль, Гуттен и Спира, осушая стакан за стаканом и смеясь шуточкам Каталины. К удивлению Спиры, Филипп выпил целую бутылку хереса, которая разрумянила ему щеки и разгорячила чувства. Он уже готов был, не задумываясь о возможных последствиях, откликнуться на зов Каталины. Карвахаль пил не переставая и смеялся без умолку. От танцовщицы веяло запахами распалившейся самки. Спира, сославшись на нездоровье, первым покинул застолье. Каталина, возбужденная вином, от которого вконец уже осоловел Карвахаль, плясала, звонко пристукивая каблуками. Опорожнив четвертую бутылку, хозяин завел глаза, уронил голову на грудь и захрапел. Каталина, не прекращая танца, двинулась к дверям, маня за собой Филиппа, и он повиновался ей. Наградив его пламенным поцелуем, она шепнула:

– Пусть он уснет покрепче… Когда совсем стемнеет, приходи в сад. Я буду ждать…

– Где ты, Каталина? – встрепенулся Карвахаль. – Пойдем в спальню, пора! – И, спотыкаясь, побрел вместе с танцовщицей по коридорам своего прекрасного дома.

Когда в условленный час Филипп неслышно выскользнул из отведенных ему покоев, на небе блистала огромная круглая луна – луна доктора Фауста. Залитый мертвенным ее светом, благоухал ароматом жасмина сад. Появилась Каталина в нижней юбке и, ни слова не говоря, бросилась в его объятия. Потеряв голову, Филипп уже готов был упасть вместе с нею на мягкий дерн, как вдруг раздался голос Карвахаля:

– Ах вот как платите вы за мое гостеприимство? Судья – лицо его было искажено гримасой бешенства – сжимал в руке пистолет.

– Эта шлюха, эта похотливая лисица была в эту ночь мне женой. Вы нанесли мне тяжкую обиду. Благодарите бога, что не всадил в вас свинцовую конфету. Ты, потаскуха, не заслуживаешь смерти от благородной руки, и честь мою ты не запятнаешь!

Филипп попытался было что-то сказать в свое оправдание, но глаза Карвахаля сверкали такой ненавистью, что он осекся.

– Вон из моего дома! – крикнул тот. – Убирайтесь на корабль – на рассвете он поднимет якорь! Я сам скажу Спире, что вы ушли по доброй воле. Теперь я более, чем когда-нибудь, убежден в том, что все немцы – такие же негодяи, как Альфингер и Федерман!

Корабль, на котором они плыли назад, уже девятый день боролся с сильным встречным течением.

– Если бы не оно, от Санто-Доминго до Коро можно было бы добраться не за десять дней, а за четыре-пять, – сказал им шкипер.

– Наконец-то выбрались, – обрадовал он их день спустя, – через два дня причалим.

По палубе бродил десяток коз, а иные лежали, греясь на солнце. Это Спира надумал привезти домашнюю скотину в Коро и попробовать разводить ее там.

К югу с пронзительными криками пролетела стая чаек.

– Уже чувствуется приближение суши! – заметил Спира, с наслаждением вдыхая морской воздух.

– Я должен сообщить вам новость, которая вряд ли вас обрадует, – с усилием произнес Филипп. – Андреас Гольденфинген уехал в Германию.

Спира стремительно обернулся к нему.

– До Санто-Доминго мы плыли вместе. Он не пожелал проститься с вами, опасаясь, что самообладание ему изменит.

Хмурое лицо наместника судорожно подергивалось. Он долго молчал, а потом вдруг заговорил на удивление ласково и спокойно:

– Знаете ли вы, друг мой, за что именно вас выбрал я себе в заместители? За вашу верность.

– Ваша милость! – начал Филипп, но Спира прервал его:

– Мне ведомо, что вас пытались склонить к измене и сулили вам по смерти моей место губернатора.

– Ваша милость!

– Не возражайте и выслушайте меня. Мне ведомо, что вы догадались, кто был тот инквизитор, который осудил и сжег Берту Гольденфинген. Гуттен побледнел и опустил глаза.

– Одного вашего слова было бы довольно, чтобы превратить доброго Андреаса в свирепого убийцу. После моей смерти вы, ко всеобщей радости, наследовали бы мой пост. Почему же вы хранили молчание, почему не выдали Гольденфингену эту тайну? Есть у меня и еще один вопрос к вам: почему вы все это время продолжали относиться ко мне с уважением и приязнью?

Филипп, сдвинув брови, пристально поглядел на Спиру:

– Потому что человек, носящий имя Гуттенов, не пойдет на бесчестный поступок ради своего преуспеяния.

Растерявшийся Спира принялся несвязно бормотать какие-то извинения.

– А кроме того, – добавил Филипп, – я знал, что вы свершили правосудие, ибо Берта была настоящей ведьмой, самой коварной ведьмой во всей южной Германии.

Этот ответ взволновал Спиру. Он долго стоял молча, крепко вцепившись в поручни, а потом заговорил: