Луна и пес

Кент удивленно посмотрел на Точилина.

– Пока солнце взойдет – роса глаза выест.

Точилин виновато улыбнулся.

– Надо ждать.

– Ждать? Чего?

– Просто ждать.

Точилин уронил коробок, поднял, сунул в карман.

– По-хорошему, тебе надо бы запретить заниматься этим делом.

– Почему я не должен заниматься этим делом?

– У меня плохое предчувствие.

– У тебя всегда плохое предчувствие.

– Такое время!

– Ты не имеешь права запрещать мне заниматься этим делом!

– Имею. Но не буду. Иначе из чего делать газету?

– У меня еще одна новость, – сказал Кент.

Во взгляде Точилина появилась усталость.

– Я встречался с профессором, изучавшим вещество, которым отравили Куталию.

– Банкира?

– Да.

– И что это за вещество? Тоже полоний?

– Нет, его отравили ядом. Эксклюзивным.

– Что значит «эксклюзивным»?

– Это значит, что он произведен в секретных лабораториях ФСБ.

– Это тебе профессор сказал?

– Да.

Точилин закурил новую сигарету.

– Зачем ты встречался с ним?

– Жигарь держал счет в банке Куталии.

– А директор?

– Не знаю. Но жду звонка из Смоленска. Я должен встретиться с человеком, который что-то знает об убийстве банкира.

– Кто он?

– Адвокат.

– Просто адвокат?

– Бывший офицер спецназа.

Точилин помолчал.

– Напрасно ты не сжег ту бумагу, – повторил он.

– Но ты представляешь, какую бомбу мы взорвем!

Точилин погасил о пепельницу сигарету.

– Весь вопрос в том, кто подорвется на ней первым.

Домой Кент вернулся вечером, когда Серафим сделал уроки и поужинал. Сварил сардельку, поджарил яичницу, насыпал в блюдце маринованные корнишоны. Вынул из холодильника бутылку перцовки, плеснул в хрустальную рюмку, залпом выпил и жадно взялся за еду.

– Ты что, целый день ничего не ел? – спросил Серафим, глядя как отец расправляется с ужином.

– Почти.

– Ты меня учил есть так, словно не хочется.

– Сделаем сегодня исключение.

– Как съездил?

– Хорошо.

– Это не опасно?

– Нет. Обычная работа. У тебя-то как?

– По черчению – два.

– Причина?

– Забыл выполнить одно задание.

– В свое время мне пришивали память ремнем.

– Это непедагогично!

– Зато действенно.

– Я исправлю.

– Я знаю.

– Почитаем сегодня?

После ужина они устроились на диване. Серафим в махровом халате прижался к отцу. Он был похож на воробышка среди зимы, нашедшего тепло под соломенной крышей. Кент раскрыл «Величие и падение Рима» Ферреро. Книга была старая, потрепанная, обложка едва держалась.

– Почему такая старая? – спросил Серафим.

– Я купил ее в букинистическом магазине.

– Отстой!

– Не скажи. В старых книгах таится особый аромат. Серафим обнюхал книгу.

– Пахнет бумагой.

– Верно. Новые книги пахнут типографской краской, а старые – бумагой. От них исходит особый дух! Представляешь, ее напечатали задолго до рождения твоих бабушки и дедушки. Наборщик брал каждую букву, вставлял в специальный станок, помещавшийся в руке. Кто-то эту книгу уже читал. Надо полагать, неглупый человек, если его интересовала история Рима. Видишь, на полях сделаны пометки карандашом. Значит, человек читал внимательно, вдумчиво. В этой книге много жизней. Того, кто написал ее. Того, кто ее редактировал, набирал, сшивал… Кто продавал. Я помню женщину, у которой купил эту книгу. Это была очень пожилая женщина. Она носила темную блузку с белым жабо, заколотым керамической брошью. И разговаривала так, как сейчас не разговаривают.

– А как она разговаривала?

– Ну, например, когда я не прикрыл за собой дверь, она сказала: «Не будете ли так любезны притворить дверь?»

– И что в этом такого?

– Сейчас не говорят «притворить», говорят «закрыть». К тому же крайне редко можно услышать фразу «не будете ли так любезны». Отдавая книгу, она сказала: «Вы получите незабываемое наслаждение!» Почувствуй вкус фразы: «Вы получите незабываемое наслаждение!» Думаю, у нее была непростая жизнь.

– Почему?

– Она хорошо воспитана. В России таких не любят.

– Почему?

– Из зависти.

Кент раскрыл книгу.

– Итак, «Маленькое начало великого государства». «Во второй половине V века до Рождества Христова Рим был еще аристократической республикой земледельцев. Он занимал площадь приблизительно в 450 квадратных миль и имел свободное население, которое не превышало 150 000 душ и почти все было рассеяно по области, разделенной на 17 округов или сельских триб».

Серафим слушал внимательно, ему было хорошо. Так хорошо, как бывает только в детстве.

– «Однако несмотря на эти союзы, происходила непрерывная борьба человека с человеком, города с городом, горы с равниной, реки с морем, постоянно возбуждаемая тем, чем обыкновенно возбуждаются войны среди варваров, – нуждой в рабах, в землях, в драгоценных металлах, стремлением к приключениям, гордостью знатных, народной ненавистью, необходимостью самим нападать, чтобы не подвергнуться нападению и, может быть, уничтожению».

Серафим уснул тихо, незаметно.